Смерть носит пурпур

– Тут нужен дерзкий и смелый поступок, один на всю жизнь… – сказала Нольде. – Я теперь явственно поняла: на все пойду, лишь бы отсюда вырваться. И вас больше не видеть… Так что пожелайте мне удачи или помолитесь, не знаю, что уж вам легче… Прощайте, вернусь поздно, к ужину не ждите…

Дверь хлопнула. Лариса Алексеевна зажмурилась так, что глазам стало больно. Она знала, что бесконечно виновата перед дочерью, но расплата становилась какой-то уж совсем невыносимой. Оленька так сильно переменилась. Если не сказать: страшно переменилась. Лариса Алексеевна перестала узнавать дочь.

10

Ехать в первом классе даже дачного поезда Ванзаров отказался. Из принципа, который гласил, что чиновник полиции не имеет права транжирить государственные деньги на личные удобства. Лебедев предлагал оплатить, но получил решительный отказ. С юношеским максимализмом бороться бесполезно, пока он не превратится в зрелый цинизм. Аполлон Григорьевич сдался, залез в вагон второго класса и брезгливо поморщился.

Было от чего возмутиться тонкому вкусу любителя актрис и хорошего коньяка. Народ, разместившись по лавкам, уже аппетитно закусывал. В воздухе густо пахло вареными яйцами, зеленым луком и холодной говядиной. Все это вперемешку с прелыми сапогами и не всегда чистой одеждой. Великого криминалиста беззастенчиво толкнули в бок, не извинились, резво потеснили на лавке, да вдобавок прошлись по начищенным ботинкам. Этого Лебедев спустить не мог. Не говоря худого слова, он вытащил свою сигарку, от запаха которой вздрагивал не только весь Департамент полиции, но и здоровые городовые, раскурил, с удовольствием затянулся и выпустил облако дыма.

Заплакали грудные дети. Матери бросились вон, спасая их от надвигавшейся беды. Пьяные протрезвели. Игроки свернули карты. Дорожные полдники попрятались в корзины. В вагоне наступила звенящая тишина, нарушаемая пыхтением паровоза и Лебедева, который затягивался нещадно, пуская в потолок облака не хуже паровозных. Не прошло и минуты, как в вагоне стало просторно. Остались только самые стойкие или защищенные насморком. Остальные предпочли перрон и свежий воздух. Лебедев помахал им, когда состав тронулся. И в довершение триумфа выбросил в окно страшную сигарку. Дымящей стрелой она упала на перрон. Мирные обыватели шарахнулись от нее, как от ядовитой змеи.

До Царского Села поезд шел без остановок, то есть всего один перегон. Залетевший ветер очистил вагон от табачного смрада. Ванзаров же проявил чудеса терпения, старательно делая вид, что совершенно безразличен к страданиям несчастных пассажиров.

– Вам, Аполлон Григорьевич, все же надо почаще общаться с людьми, а не только с трупами, – наконец сказал он.

– А что случилось? – с невиннейшим видом полюбопытствовал Лебедев.

– Простые люди имеют свойство раздражать своими привычками, запахами и даже невоспитанностью. За это на них нельзя сердиться. Как мне кажется.

– Это что же, демократом решили заделаться, коллега? Хотите поговорить о страданиях народа?

Разговор становился опасным. При всей широте взглядов Лебедев мог обидеться в один миг как ребенок, надуться и не разговаривать. А чего доброго, и вовсе разорвать отношения. В голосе его уже зазвучали тревожные нотки. Ванзаров поспешил сменить тему.

– А что это за майские встречи у вашего приятеля? – спросил он.

Напряженная маска смягчилась, Лебедев улыбнулся.

– Да это одно название. Иван Федорович искренно считает, что все выпускники Николаевской царскосельской гимназии, которой он отдал всю свою жизнь, братья и составляют единое сообщество единомышленников. В центре этого сообщества, конечно же, он – всеми любимый учитель и наставник. Раз в год, весной, он созывает любимых питомцев, чтобы каждый мог рассказать, как далеко продвинулся в успехах общественного служения. Бедный Иван Федорович искренно убежден, что все его ученики спят и видят, как бы послужить обществу. А все потому, что именно он заронил в них искру добра, справедливости и прогресса.

– Заблуждение наивное, а потому опасное, – сказал Ванзаров. – Полагаю, что птенцы гнезда господина Федорова пренебрегают его весенним зовом.

– Тут логика не нужна, чтобы догадаться. Какой интерес весь вечер торчать в душном старом домишке, слушать бредни старого чудака о том, какие гениальные открытия он совершил, да еще ни поесть, ни выпить.

– Потчует гостей самым сытным из блюд: умной беседой?

– Почти. Из напитков Федоров предлагает гостям воду, а из закусок, сами понимаете, что под руку попадется. В такой светской обстановке от гостей еще требуют публичные исповеди на заданную тему.

– Спасибо, что предупредили.

– Ну, к вам-то Иван Федорович приставать не станет, вы для него чужак, посторонний, которому оказана высокая честь быть допущенным в кружок избранных. Тем более вы не оканчивали его гимназию.