Смерть носит пурпур

Чердынцев обстоятельно и точно доложил, какие именно трудности беспокоят московские частные банки в связи с введением золотого рубля и чем они донимают чиновников Первопрестольной. Плеске еще раз отметил, как сжато и по существу делает доклад молодой человек. Никаких пустых слов и оборотов, которых Плеске терпеть не мог у подчиненных, все разумно и строго. При этом не смеет выражать собственное мнение. Ценный сотрудник. Надо ему сделать протекцию.

Чердынцев закончил, ожидая дальнейших указаний.

– Какие меры, считаете, необходимо принять? – спросил Плеске, между тем разглядывая чисто выбритое, слегка худощавое лицо чиновника, в котором не нашлось ничего неприятного или резкого, а только ровное и обычное.

– Если позволите… – сказал Чердынцев с еле заметным, но явным поклоном. – Оные волнения среди частных банков происходят от недостаточности сведений. Меморандум, написанный от вашего имени, способен успокоить ситуацию.

– Что же, это неплохое решение. Подготовьте черновик, я доведу до блеска.

– Как прикажете, – ответил Чердынцев, не без приятного волнения сознавая, что, если напишет толково, Плеске всего-то подмахнет подпись. А уж он всячески постарается.

Доклад был исчерпан. Но Плеске не хотелось отпускать молодого человека на такой вот сухой официальной ноте. Надо показать ему расположение.

– Что говорят о нашей реформе? – спросил он, показывая, что официальная часть закончена и начинается если не дружеская, то, во всяком случае, вольная.

Чердынцев верно истолковал намек.

– У меня есть сведения, не совсем касающиеся реформы, скорее косвенные, но довольно необычные, – ответил он. – Хотя и не однозначные.

– Не смейте скрывать от меня ничего любопытного, господин Чердынцев.

Чиновник и не думал этого делать. Напротив, изложил так же просто, как и официальный доклад, новости, которые оказались действительно необычными. Плеске так сосредоточился на них, что даже забыл про надоедливый шум.

История, изложенная Чердынцевым, была насколько простой, настолько же и невероятной. Достойная бульварных газетенок или фантастических романов, какие печатались в приложении к журналу «Нива». Можно было подумать, что Чердынцев пытается разыграть начальника. Или проверить, насколько тот доверчив. Или того хуже – глуп. Поверит невероятному рассказу – и будет выглядеть полнейшим дураком, когда раскроется правда. Такого Плеске не исключил. Он привык оценивать все возможные варианты, и среди прочих – подобный.

Однако, взвесив все «за» и «против», он счел такое предположение невозможным. Юноша умный, в шутках не замечен, а тем более в развязном поведении. Не станет он рисковать всем, чтобы нести подобную чепуху на приеме у самого управляющего банком. Да и с чего бы вдруг такие фантазии! Рассказывает скупо и кратко, вовсе не как анекдот. Плеске знал наверняка, что любой чиновник, позволивший в его кабинете рассказать нечто подобное, должен быть пьян в стельку по меньшей мере, или не в себе, или от него ушла жена. Чердынцев же прост и бесхитростен для дерзости. Тогда что же это такое?

– Откуда у вас такие сведения? – спросил Плеске, выслушав до конца.

– Сделал вывод из сопоставления двух источников.

– Каких именно?

– Первый: наш обычный канал получения сведений о перемещении ценностей.

– А второй?

– Непосредственно от участника событий, так сказать.

– Подобную информацию обычно берегут как зеницу ока. С чего вдруг такое доверие к вам?

– Могу предположить, что он не понимает всей ее важности, – ответил Чердынцев. – Слишком наивен и прямодушен, чтобы искать выгоду.

– Неужели в наше время остались люди, которые не ищут выгоду для себя, имея подобные возможности? Кто же этот непомерный и безгрешный талант?

Чердынцев кратко и метко обрисовал портрет.

– Учитель? – поразился Плеске так, будто ему сообщили об отмене реформы.

– Старый чудак. Добродушный и безвредный. Этакий доморощенный талант. Достопримечательность Царского Села. Впрочем, совершенно безобидный.

Плеске отвернулся к окну, чтобы взвесить шансы. Главный вопрос был не в том, сколько правды в этой истории. Главный вопрос в другом: насколько Чердынцев сам понимает и оценивает возможные последствия. Не столько для реформы, сколько вообще для империи. Можно сказать: и выше. Обладание подобной информацией было так же рискованно, как держать на ладони бомбу с зажженным фитилем. Узнав нечто подобное, любой чиновник обязан был немедленно сообщить в полицию, а лучше в Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, иначе говоря – в охранку. И пусть там решают, что делать. Чердынцев же доносить не спешит, а напротив, рассказывает как светский анекдот. Значит не понимает всех возможных последствий. При этом далеко не глуп. Выходит: хитрит. Или предлагает партию. В любом случае хорошо, что он пришел к начальнику, а не донес в полицию.