Смерть под вуалью

– Возникала у меня такая мысль. Вот поэтому Доронин должен будет поминутно разложить весь день Черных, проведенный им в колхозе. Хотя… Ну, «Winston» ещё можно к нему привязать, даже губную помаду объяснить можно – угостил знакомую даму по дороге, а вот пуговица?.. Она ведь прямо на пожарище лежала. Значит, можно предположить, что женщина там была. Не думаю, что простой колхозный бухгалтер наденет шелковую сорочку на работу, да ещё в такой холодный день. Надо узнать, есть ли у него вообще что-нибудь подобное, и, кстати, какого он телосложения. Мог бы он так ударить, что проломил череп женщине? – Калошин подвез Воронцова к дому. – Завтра надо будет в первую очередь к жене Черных сходить. А то у нас кроме предположений на данный момент вообще ничего нет, – с досадой закончил он.

Глава 6.

Утром Калошин сам поехал к жене Черных, так как считал необходимым очень подробно расспросить её обо всем, что связано с его внезапной болезнью. Нельзя было пропустить ни одной мелочи.

Двери открыла полная девочка лет пятнадцати, с толстой косой, переброшенной на грудь. Увидев чужого мужчину, она с волнением в голосе крикнула вглубь квартиры:

– Мама! Это к тебе! – отступив к стене, девочка кивком пригласила Калошина войти.

Вышедшая из комнаты женщина оказалась такой же полной и румяной, как дочь, только коса её была обернута вокруг головы на малоросский лад, что оказалось не простым подражанием украинкам – жена Черных была родом из Житомира, что подтверждал и её специфический говор. Начав, было, разговор на своем языке, она, перехватив укоризненный взгляд дочери, спохватилась, и в дальнейшем старалась говорить только по-русски. Представилась просто: «Ганна».

В комнате было тепло и чисто, но явно чувствовался запах валерьянки. Калошин внутренне содрогнулся, подумав о том, что никогда не сможет смириться с подобным. Присев к круглому столу, застеленному вязаной скатертью, он, дождавшись, когда хозяйка устроится напротив, спросил:

– Как самочувствие вашего мужа?

– Сказали, что пока без изменений. Но не пускают к нему. Может быть, вы посодействуете? – она просительно заглянула в лицо Калошина.

– Увы! Мои полномочия на больницу не распространяются, да и меня самого, честно сказать, погнали оттуда, – майор развел руками.

– А что он сделал? Почему вы интересуетесь им? – в голосе женщины уже ощущалась тревога.

– Он оказался очень ценным свидетелем. Понимаете, когда он ехал в субботу на автобусе на работу, – он ведь в «Красной Заре» служит бухгалтером? – женщина кивнула, – с ним в автобусе, возможно, ехал преступник. Он мог бы нам описать его. Это очень важно. – Успокоив немного её таким образом, Калошин продолжил: – Ваш муж каждый день ездил на работу и возвращался? Или оставался там ночевать?

– По-всякому было. Вот и в субботу он не вернулся, у его друга агронома Суслопарова был день рождения, так он сразу предупредил, что вернется только в воскресенье. Приехал пьяненький, в кармане – чекушка. Он её и допил дома. Сразу лег спать. Потом, ближе к ночи стал кашлять. Поднялась температура. Я ему горчичники делала, спиртом растирала. Хотела «скорую» вызвать, да он не разрешил, а к утру вроде полегчало, но кашель не прекращался. На работу, правда, не поехал. А вечером вдруг совсем стал падать, глаза закатывать… – женщина громко всхлипнула, но сумела взять себя в руки.

– Ганна, пусть мои вопросы не покажутся вам странными, просто поверьте, что мне надо это знать. Хорошо?

Она, опять внимательно посмотрела в глаза Калошину, и тихо произнесла:

– Да-а, видать не простой он свидетель. И вопросы ваши непростые, и слушаете слишком внимательно. Но скажу, что надо. Спрашивайте.

Калошин от её слов почувствовал некоторую неловкость и мысленно похвалил себя за то, что пошел сам, а не перепоручил это дело молодому Воронцову.

– Ваш муж воевал?

– Да нет, у него с детства близорукость – с дерева упал, головой ударился, зрение и повредилось.

– А где он был во время оккупации?

– Он вместе с колхозными пастухами скот угонял на восток. Почти все стадо сохранили, а когда немцы ушли, так же и вернулись, своим ходом. Его за это даже наградили именными часами.

– Что ж, это очень похвально. – Немного помолчав, продолжил: – Скажите, а сам он ничего вам не рассказывал, с кем ехал, о чем говорил? Мало ли…

– Он говорил только о колхозных делах. – Она сидела, опустив голову, и трепала пальцами носовой платок – чувствовались её переживания. – Знаете, он ведь много не пил, только вот так, если праздник или день рождения. Да и то, в основном вино. У меня свое, ягодное. Вас угостить? – Калошин отрицательно покачал головой. – Когда он приехал, я забрала у него плащ, чтобы просушить. Дождь хоть и закончился, но все было сырое. И увидела в кармане чекушку водки. Я удивилась. Он никогда так не носил бутылки. Спросила его, зачем купил, он удивился, сказал, что ничего не покупал, а это, видимо, Суслопаров положил. Но это для мужа было как-то не… – она запнулась, подбирая слово.

– …характерно? – помог ей Калошин.