Смерть предпочитает блондинок

В саду не было ламп и ящиков с рассадой, а его обитатели были немногочисленны, но жили здесь очень давно. В их числе финиковая пальма, выращенная старательным графом прямо из косточки.

У пальмы был мохнатый толстый ствол, в котором гудела ее теплая ананасовая мякоть. Верхушка пальмы с мощными листьями почти упиралась в стеклянный купол, а корни давно прорвали днище кадки и вросли в согретую землю.

Японская азалия расцветала как раз в начале марта мелкими светло-желтыми соцветиями. Ее аромат тут же переполнял пространство старого зимнего сада и парил в потоках обещания, обещания, обещания — такого нежного, что было совершенно не важно, когда и с кем оно может исполниться.

В Саду росли гранатовое дерево, магнолия, бамбук, кипарисы, кливии. В пруду цвели лотосы — темный острый бутон появлялся из воды утром, а потом раскрывался в розово-белую чашечку с желтой середкой. На деревьях и в перекрытиях гнездились птицы.

Женщины, работницы теплиц, говорили, что несущие конструкции Сада проржавели и могут рухнуть в любой момент, — они туда и не заходили. Но Маша ничего не боялась. Стекла купола, тяжелые и позеленевшие от времени, ни разу еще не выпадали и не бились. Стоит же в Париже до сих пор Эйфелева башня.

— Мы реконструируем Сад летом, а Блумберга заставим платить, — говорила Людмила Леопольдовна.

Людмила Леопольдовна была главной во всех теплицах, после Блумберга. Она познакомилась с Машей во время экскурсии, на которую их, желторотых студентов лестеха, привели в первые недели обучения в институте.

Во время экскурсии девочка задавала Людмиле Леопольдовне множество вопросов, и Людмила Леопольдовна велела ей назавтра прийти в теплицы еще раз, строго рассматривала принесенные девочкой южные гербарии и выслушивала ее объяснения о проекте сада, маленького боскетного сада для музея старинного фарфора.

Маша училась на ландшафтного дизайнера-архитектора.

— Хочешь тут работать? — спросила Людмила девочку, заранее зная ее ответ.

Маша по совету Людмилы перевелась с дневного на экстернат и стала работать в Саду. Ее обязанностью было напрямую подчиняться Людмиле Леопольдовне и выполнять все ее поручения. Людмила Леопольдовна привела много доводов, и вопрос «а сколько ты платишь за съемную квартиру?» был не последним.

Людмила Леопольдовна заводила каждый день, как разнокалиберные будильники, толпы людей, работавшие в оранжереях, писала бизнес-планы и еще пыталась заниматься наукой. Уход за зимним садом и наблюдения в нем тоже оставались на ней.

Она любила свой кабинет недалеко от Сада, чашки Петри, журналы с фенологией, семена из всех ботанических садов мира, которые ей приносили с почты в жестких конвертах с пестрыми марками, и свежий запах земли. Ей была нужна грамотная и трудолюбивая помощница.

Маша долго не думала — мама и папа и так помогали ей, отказывая себе и братику во многом, и она давно хотела найти себе работу или приработок, чтобы не висеть на шее у родителей все время обучения в институте. Мытищи, где был лестех, институт и сокурсники ей нравились куда меньше, чем Людмила и старый зимний Сад.

Как бы она ни уставала, что бы с ней ни случалось — ей стоило только напомнить себе о Саде, и вся ее грусть куда-то уходила.

Маша иной раз просто задыхалась от восторга обладания всем, что так любила: у нее было море, у нее даже здесь, в Москве, был настоящий Сад, у нее были мамуля с папкой, брательник Кирюшка, Людмила Леопольдовна, Жанна, а теперь еще и Сергей Дубин. «Вот сколько всего, вот какое счастье и богатство есть у меня», — часто думала она.

Глава 12

Утро 6 марта в отеле выдалось жаркое. Часов с одиннадцати в магазины потянулись посетители мужского пола за подарками для своих женщин: сначала по одному, потом уже по двое — по трое хорошо одетых мужчин, торопливых и придирчивых.

В «Солейль» работали трое продавцов: Вика, Ксюха, Марина и менеджер Арина. Саша отсыпался и обещал подъехать после пяти часов, к самой толчее. Конечно, предпраздничные дни всех выматывали, но после них тишина воцарялась где-то на неделю. Праздничные выручки были очень высокими, и соответственно зарплата продавцов вырастала в несколько раз против обычной.

У них была целая мифология праздничных продаж. Ну что-то такое вроде северных саг или там шумерских клинописных поэм.

Когда-то давно, во времена смутные, на Восьмое марта к ним пришел посетитель по прозвищу Фестиваль. Фестивалем девчонки-продавцы прозвали его за чаевые по две сотни каждому продавцу после каждой покупки. Посетитель купил великолепные, усыпанные бриллиантами женские часы, которых и было-то в серии три штуки. Стоимость была для России тех времен вполне заоблачной, и Михаилы после этого стали продавать эксклюзивные хронометры и дорогие модели с номерами.

Фестиваль оставил девчонкам на этот раз по тысяче долларов на носик и подбивал их напиться с ним шампанского прямо в магазине, от чего Арина мягко, но настойчиво отказалась.

Потом девочки долго его не видели, но Арина как-то прочла в газете о побеге знаменитого киллера из Бутырки и по фотографии опознала в нем щедрого и беззаботного Фестиваля.