Смерть приходит на свадьбу…

Но как бы ни была строга Нафиса, эта атмосфера вседозволенности развращала. Все чаще кто-нибудь из подруг говорил ей: «Фиска, хватит тебе ломаться, такой мужик за тобой ухаживает…». Или: «Зря отказываешься, смотри, пожалеешь потом. Молодость проходит, а вокруг вон сколько молодых девчонок – конкуренток подрастает…» Валя считала вполне допустимым регулярно подниматься кое с кем в специальный кабинет на втором этаже, вскоре и Таня стала делать исключения для некоторых посетителей. А у Люды и Баиры давно были свои клиенты, с которыми они иной раз уезжали из ресторана. И у Нафисы потихоньку стал меняться взгляд на допустимое и недопустимое. И хотя она еще никому ничего не позволяла, но уже не осуждала девчат: это ведь их дело…

Метаморфозы, происходившие с Нафисой, все больше становились заметными со стороны. Деревенская простушка, стеснительная и робкая, превратилась в ярко раскрашенную куколку, одетую с иголочки и умеющую за себя постоять, всегда готовую при необходимости резко отбрить наглеца. Она приобрела несвойственные ей раньше смелость и уверенность в себе.

В последнее время Алексей Иванович стал приходить пораньше и засиживался до самого закрытия. Приближался Новый год, по всему городу царила предпраздничная суматоха. А для ресторана начиналась горячая пора.

–  Новый год, а мне Только осенняя грусть Приходит на ум, – читал Алексей Иванович.

– Морозная ночь. Шорох бамбука вдали Так меня влечет, –

вторила Нафиса.

– Ну конечно, молодую девушку тянет туда, где шум и веселье…Как ты будешь отмечать Новый год?

– Как? Никак, на работе, так же, как и прошлый. Я работаю без выходных до второго января.

– А дома вы с Таней хоть елку-то поставили? – он уже знал, что девушки живут вместе.

– Нет… Мои родители тоже никогда не ставили.

– А в моей семье елка всегда ставилась, с детства. Как же без елки? Запах хвои – запах праздника…

Новогодние ели.

Как короткий сон,

Тридцать лет прошло… – он взял ее руку и сжал в своей, не отводя глаз от лица девушки. – Только мне хочется поправить автора – не тридцать, а все шестьдесят прошли. Ах, Нафиса, Нафиса… Где мои тридцать лет…

И в ее душе что-то дрогнуло… Она не вырвала своей руки.