Смерть речного лоцмана

– Боялась, если он узнает, то здорово разозлится. Курсы были рассчитаны на три месяца, и, когда подошел последний срок, я стала бояться, вдруг он узнает, что было на самом деле. Тогда я пошла в магазин и купила два красивеньких джемпера ручной вязки из домотканой шерсти: один для Али, а другой для Джеммы. Стоили они недорого, да и деньги для меня тогда уже мало что значили. Во всяком случае, с размером Джеммы я угадала, ведь в следующем месяце ей должно было исполниться два годика, да и продавщица в магазине заверила, что в двухгодовалом размере она проходит еще целый год, прежде чем вырастет из него. И вот в тот вечер, во вторник возвращаюсь я домой и дарю Али джемпер. Он был потрясен. «Я же говорил, – сказал он, – видишь, как это помогло тебе вернуться к прежней жизни?»

Мария Магдалена Свево смеется.

– Он что, так ничего и не узнал?

Кута тоже смеется: ведь все вышло так глупо.

– Знаю, – говорит она. И смеется еще громче. – Это смешно. Сейчас. Если посмотреть назад, то и впрямь смешно. – Куту, кажется, несколько поразило воспоминание о том забавном случае, и при мысли, что это действительно было смешно, она смеется еще громче, как над настоящей шуткой. – Смешно, да? Я хочу сказать, что забыла – честное слово, клянусь, вы не поверите – срезать бирку с внутренней стороны горловины. И вот, когда он стал натягивать на себя джемпер и я заметила свою промашку, меня пронзила мысль: о боже! то-то сейчас будет! Но он ничего не заметил. Бирку я срезала на другой день, перед тем как он вернулся с работы. Он был очень рад такому подарку и сказал, что следующим летом собирается свозить меня в отпуск в Квинсленд. Я сказала, что все это звучит довольно заманчиво, мы сидели в постели и долго-долго мечтали, что будем делать в отпуске. Потом он стал целовать мою спину: ему захотелось любви. А мне было все равно, ведь я ничего не чувствовала – ни хорошее, ни плохое. Я просто лежала как бревно и смотрела на луну. Потому что чувствовала себя такой же большой и пустынной, как луна, как будто уже ничто не могло причинить мне боль. – Кута взглянула на Марию Магдалену Свево. – Странно, что я делюсь с вами самым сокровенным. Потому что раньше я бы никогда не решилась говорить с чужим человеком о таких вещах. Вы же помните, какой я была. А теперь какое это имеет значение? Какая разница, что знают люди, – все или ничего? Все, что я знала, так это то, что Джемма была здесь, а теперь ее нет. – Кута оперлась щекой на руку, глянула в свою кружку и, взяв ее другой рукой, допила остатки кофе. – Как бы то ни было, Али, думаю, был немного разочарован. Он ничего не сказал, но что ж, да вы и сами знаете, как оно бывает. На другое утро, когда он ушел на работу, я поехала на кладбище и положила джемперок Джеммы ей на могилку, навроде подарка. Я аккуратно сложила его, чтобы он выглядел так, как в магазине, когда я его покупала. Помню, где я его оставила. У верхнего левого угла таблички. Странно, что такое хорошо запоминается. Я помню джемпер, где оставила его, как сложила, а Джемму уже не помню. То есть я вроде бы что-то помню, а вот как она выглядела, как двигалась, как плакала и улыбалась, как шевелила ручками и все такое – нет. Все это позабылось. Я просматривала наши фотографии, а когда закрывала глаза, то видела только сами фотокарточки, а не Джемму на них. Я старалась, старалась, но все как отрезало. Кроме одного случая. Это было ночью после того, как отвезла джемперок на ее могилку. Той ночью я спала и впрямь хорошо – первый раз после смерти Джеммы спала по-настоящему, и мне снилось, как Джемма подросла, стала маленькой красивой двухгодовалой девочкой, и как бегала по парку в своем джемперочке, и он ей шел как ничто другое. Она кинулась в мои объятия, и я слышала, как она смеется, я чувствовала, как разогрелось ее тело после беготни, и тогда она сказала мне: «Я люблю тебя, мамулечка». А я ей в ответ: «Только смотри не запачкай новенький джемпер». – Кута снова смеется, рот ее вытягивается, щеки растягиваются, губы приоткрываются, но с них не срывается ни единого слова – ничего, кроме прерывистых рыданий.

Мария Магдалена Свево берет Куту за руку.

– Хороший сон, – говорит она.

– Правда? – спрашивает Кута и медленно отдергивает руку. – Даже не знаю. Я прочла в одной книжке – и запомнила, не знаю почему, – как один герой говорит, что такое снится, когда мертвецам не хочется тебя отпускать. Это правда? Я навсегда это запомнила. Это когда мертвецам не хочется тебя отпускать. Во всяком случае, я… Больше я туда не возвращалась. А потом мы поссорились. Серьезного повода не было – все произошло так, словно то, что нас вместе связывало, разорвалось. Понимаете, о чем я? Как будто что-то сломалось и уже не починить.

Кута смотрит в глаза Марии Магдалены Свево – первый раз за весь день. На лице у Куты замешательство. Она как будто не в состоянии объяснить заключительную часть своей истории.