Смерть считать недействительной

У Дьяконова покрасневшие от недосыпания веки и припухшее, утомленное лицо, но парадно привинчена Золотая Звезда Героя к гимнастерке и застегнут на оба крючка воротничок. Он говорит одному из штабистов: «Зайдите ко мне», говорит тихо и даже как будто буднично, но в глазах его такой огонек, который выдает все.

Нет, штабисты, конечно, не ошиблись: есть приказ, у них тонкий нюх на такие дела. Есть, есть!

Вперед!

Штурм был назначен на полдень, но еще в десять ударили орудия крупных калибров, за ними, будто догоняя, зачастили орудия меньших калибров, и с той же минуты из города поплыл такой нескончаемый гул, словно город перестал быть собой, а лишь колыхался в зыбком дыму тумана какой-то громадный, тоскливо стонущий соборный колокол.

То здесь, то там над — городскими кварталами взлетали круглые облака дыма; затем они трескались, как ядра, и из них выпрыгивало приплясывающее пламя. За туманом это пламя казалось пепельно-розовым, и, только когда занимался совсем уже поблизости легкий и сухой деревянный дом, из светящейся насквозь решетки остова с клетками — комнат, окон и дверей выбивался ослепительный огонь, и на него становилось больно смотреть.

Впрочем, наблюдать пожары было некогда.

Саперы со щупами и миноискателями ползли по минным полям. Прятаться от холода не приходилось — в воздухе разлилась совершенно весенняя, гнилая теплынь, и пот обильными струями стекал по лицу. Но саперы надвигали на головы меховые шапки и туго завязывали тесемки наушников под подбородком. Иначе они не услышали бы тонкого сигнала телефона: мина! А ведь известно, что сапер ошибается раз в жизни.

Водители танков заводили моторы — проверяли, нормален ли ритм. Они не опасались, что враг услышит их машины прежде времени: только тренированное ухо, и то вблизи, могло выделить из общего шума отдельный гул одного мотора.

Чуть дальше в тыл — пехотинцы спешно дописывали заявления: «…идя в бой, прошу считать меня коммунистом». Парторг, наклонясь над пишущим, заслонял своим телом бумагу, чтобы капли декабрьского дождя не размыли слов священного обязательства.

Карманы парторгов в штурмовых отрядах распухли от этих заявлений еще вчера. Сейчас людям штурмовых отрядов уже не до этого. Вообще им уже ни до чего, кроме стрелки часов на руке командира: «Товарищ лейтенант, сколько на ваших?..» Когда обе стрелки, слившись наконец в одну, станут над циферблатом по стойке «смирно», — мгновенно, будто это один механизм, смолкнет гул всей нашей артиллерии, бьющей по Великим Лукам. И в этот единственный миг тишины штурмовые отряды дивизии Дьяконова, Кронина и Эстонского корпуса рванутся вперед, и город, который вот уже год маячит как вызов, но которому только в 12.00 сегодня предстоит узнать, что такое собранная в кулак и с маху обрушенная на голову противника сила советского оружия.

Командиры снова и снова проверяют, ясен ли общий маршрут наступления отряда. В горячке атаки так легко проскочить миролюбивый на вид дом! А потом из него стреляют в спину…

Кто-то шутит:

— Освободишься у себя, приходи ко мне чай пить: Круглая улица, 40. Там и закуски горячие: два пулемета во дворе. Могу поделиться!

Последние минуты… Артиллеристы, идущие с пехотой, половчее пристраивают на плечах лямки — они будут тащить орудия на руках. Ведь лошади или тягач — это очень крупные мишени, их моментально выведут из строя, и тогда пушка застряла. На себе в уличном бою надежнее.

И вот — оглушительный миг тишины: 12.00! И сигнальная ракета, и вдруг остановившееся сердце, и сдавленный властный голос командира — хрип: «Вперед!»

Вперед!

Разжаться пружиной и бежать; бежать, не чувствуя ног; бежать, не слыша своего же «ура», раздирающего барабанные перепонки; бежать и орать так, чтобы скулы ломило. Видеть перед собой только одно: бьющий по тебе пулемет врага. И достичь его, и гранатой по нему — раз!

Проводниками наших частей были великолукские партизаны-комсомольцы. Как только город был обложен со всех сторон, они наладили регулярную информацию нашего командования обо всем, что творится в гарнизоне. А за несколько дней до штурма несколько комсомольцев совсем перебрались, по нашему требованию, из города в части; они рассказали командованию, где легче всего проникнуть в Великие Луки, и сами взялись пойти проводниками.

Один из полков Дьяконова вела Тамара Порщаго, секретарь горкома ВЛКСМ. Когда ей показалось, что она отстает от бойцов, она вскочила на танк, да так и ворвалась на нем в город — с рукою, устремленной вперед и крепко сжимающей автомат. Это сама победа вела нас вперед!

Танки сразу же обогнали всех нас. За ними, тяжело ныряя в каждую выбоину, гигантскими утюгами тащились сани из целых бревен. В них размещались пехотинцы. Им надо бы лежать на дне саней, укрываться, но где уж! Они все были на ногах и до хрипоты кричали «ура!».