Смерть сердца

Он снова уселся в кресло, и так основательно, что Эдди с Порцией нужно было или тоже куда-нибудь усесться, или – если они останутся стоять, как стояли, например, – сделать свое полуприсутствие, свое нежелание быть здесь еще более заметным. Стояли они в футе друг от друга, а казалось, будто рука об руку. Взгляд Порции обтекал Эдди, уходя в никуда, словно пока она не смотрела на него, ее и самой не существовало. Эдди закурил. Курил он с вызывающим видом. Эта демонстрация их связи – да еще с полным безразличием к окружающим – неприятно поразила Томаса: одной семейной проблемой, стало быть, больше. Кроме того, он не понимал, как у Эдди и наглости-то хватило… Майору Брутту, который к любви относился добрее Томаса, все это казалось какой-то сакральной аномалией.

– И где же вы были? – спросил Томас, у которого, в конце концов, на это было полное право.

– О, мы ходили в зоопарк.

– И неужели не замерзли?

Они поглядели друг на друга так, будто и сами не знали.

– Там, конечно, воняет и ветрено, – ответил Эдди, – но мы с Порцией решили, что там очень мило, правда, Порция?

Томас с изумлением подумал: «А наглости-то ему и впрямь не занимать. Что же будет, когда вернется Анна?»

8

– Что это за старикан?

– Майор Брутт. Он дружил с каким-то знакомым Анны.

– С каким знакомым?

– Его звали Пиджен.

Эдди хихикнул, спросил:

– Он что, умер?

– Нет-нет. Майор Брутт считает, что с ним все в полном порядке.

– Я никогда не слышал о Пиджене, – нахмурившись, сказал Эдди.

Порция отозвалась без тени ехидства:

– А разве ты всех ее друзей знаешь?

– Дурочка, говорил же тебе, что мы на кого-нибудь наскочим. Говорил же, так и будет, если вернемся.

– Но ты сам попросил меня принести…

– Ну да, ну да… Слушай, какой гадкий старикашка этот Брутт. Как он похотливо пялился.

– Ой нет, Эдди, вовсе нет.

– Ну да, наверное, – уныло сказал Эдди. – Уж он, наверное, куда лучше меня.

Обернувшись и с тревогой оглядев лоб Эдди, Порция сказала:

– Сегодня он был какой-то грустный.

– Еще бы ему не быть грустным, – ответил Эдди. – Он искал, чем бы поживиться. Может, он, конечно, и в сто раз лучше меня, дружочек, но вот что я тебе скажу: меня от таких, как он, просто тошнит. И ты видела, у Томаса от него мурашки – бедный старина Томас, его аж перекосило. Нет, Брутт, ты Брут. Порция, деточка, неужели ты не понимаешь, что это из-за таких, как он, люди живут так, как я? Как он вообще проник в дом?

– Сказал, его пригласила Анна.

– Циничная Анна!

– По-моему, Эдди, ты делаешь из мухи слона.

– У меня нет никакого чувства меры, и слава богу. Я всей кожей чувствовал, как этот человек меня презирает.

Эдди остановился, с шумом выдохнул.

– Господи, – сказала Порция, – я уже жалею, что мы вообще с ним встретились.

– А я говорил, так оно и будет, если вернемся. Сама знаешь, этот дом – просто паутина.

– Но ты сказал, что хочешь почитать мой дневник.

Они пили – а точнее, пока что заказали – чай в «Мадам Тюссо». Порция раньше здесь не была и очень огорчилась, увидев, что официантки тут очень даже живые, и все по-настоящему, а восковые фигуры – вообще где-то в другом месте. Они сидели рядышком за длинным столом, предназначавшимся для четырех, а то и шести человек. Перехваченный плотной резинкой дневник, который она забрала с Виндзор-террас, лежал между их локтями. Она спросила:

– Почему это Анна – циничная?

– Она поступает милейшим образом из самых гадких побуждений. Мне до этого, впрочем, дела нет никакого.

– Если тебе правда нет дела, почему же ты из-за этого расстраиваешься?

– Ну, будет, крошка, она все-таки тоже человек. Да, когда-то я расстраивался из-за ее характера. С тех пор, как мы с ней познакомились, я стал на порядок дряннее. Как жаль, что я не встретил тебя раньше.

– Дряннее – но в чем? Думаешь, ты плохой человек?

Эдди, слегка отодвинувшись от стола, окинул взглядом весь ресторан: лампы, другие столики, зеркала, – все это время серьезно обдумывая ее вопрос, словно бы она спросила, не заболел ли он. Потом он снова пристально взглянул на Порцию и ответил с почти лучезарной улыбкой:

– Да.

– И что же в тебе плохого?

Но тут к ним подошла официантка с подносом, поставила на стол чайники с чаем и горячей водой, блюда с оладьями и затейливыми пирожными. Пока она все расставляла, удачный миг был упущен. Эдди поднял крышку, оглядел оладьи.

– Но почему же, – спросил он, – она сахар-то не принесла?

– Так помаши ей, попроси… Я разливаю?.. Но, Эдди, ты не кажешься мне плохим. Что в тебе плохого?

– Ну ладно, что тебе во мне не нравится?

– По-моему, мне все…

– Давай по-другому. Что нравится меньше всего?

Она задумалась, потом ответила:

– Как ты иногда корчишь рожи безо всяких на то причин.

– Я так делаю, когда хочу, чтобы у меня вовсе не было никакого лица. Ненавижу, когда люди пытаются что-то про меня вызнать.

– Но этим ты привлекаешь внимание. Конечно, люди тебя замечают.