Смерть Сталина. Все версии. И ещё одна

Но могу допустить, что в будущем некий историк, обнаружив в нью-йоркской газете эту статью, сообщит, что Василий умер в концентрационном лагере, а Светлана родила в первом браке двоих детей, и судьба её первого мужа неизвестна, но зато её второй муж — сын Кагановича Михаил. И бежала Светлана на Запад с одной лишь целью — разоблачить убийц своего отца. И, возможно, найдётся читатель, который поверит этому. А почему бы и не поверить? Ведь приведена ссылка на солидные издания — «New York Times», «Новое русское слово» и т. д. — как можно не верить им? Не ловить же затем каждого читателя за фалду и пояснять, что это чушь, возведённая в куб: у Лазаря Моисеевича был лишь один ребёнок — дочь, а второй муж Светланы — сын Жданова, от которого она родила дочь, и т. д. И что западные издания, перепечатывая информацию, не были уверены в её достоверности и сопровождали публикацию соответствующими примечаниями.

Однако на какое-то время провокация удалась: покатился слух, обрастая несуществующими подробностями, в котором единственное, что правдиво, — известие о гибели Яши в немецком плену. Рассказ об операции КГБ по дискредитации Светланы Аллилуевой не вписывается в формат нынешней книги, и если кого-то интересуют подробности, то они в книге автора «Светлана Аллилуева. Пять жизней» — глава «Виктор Луи — клеветник из России». Через Виктора Луи, кстати, мечтая о славе, Сергей Хрущёв передал на Запад мемуары отца.

Личное

Моё детство прошло в Одессе, на Маразлиевской, 5, в чудном неповторимом городе, о котором я писал в книге «Боря, выйди с моря»:

«Если бы Паустовский не написал «Время больших ожиданий» и не обозначил его двадцатыми годами, то я рискнул бы каждое последующее десятилетие Одессы также называть этим звучным именем. И если в тридцатых по очереди ждали хлеба, ареста и «Весёлых ребят», в сороковых — победы, хлеба, ареста и «Тарзана», а в пятидесятых — ареста, освобождения и СВОБОДЫ, радуясь ей, как в известном анекдоте о еврее, впустившем и выпустившем, по совету ребе, из своей квартиры козла, то в шестидесятых — точнее, на заре их — в Одессе ждали квартиры, футбола и коммунизма».

На противоположной стороне Маразлиевской, 5, в угловом доме в начале XIX века находились почтовая станция и постоялый двор — место первой одесской ночёвки Пушкина. На другом конце улицы, в доме, окнами выглядывающем на море, жил Куприн. Тихая Маразлиевская, до революции называвшаяся улицей одесских банкиров, в сталинское время приобрела печальную славу.

Маразлиевская, 40. Пятиэтажное здание НКВД. Валентин Катаев в повести «Уже написан Вертер» рассказывает, как приговорённые к расстрелу четверо мужчин и женщина раздеваются догола, аккуратно складывают одежду — изобретение расчётливых убийц, взятое на вооружение гитлеровцами, — и безропотно входят в расположенный внутри здания гараж из тёмного кирпича. Гремят выстрелы.

В октябре 41-го здание одесского НКВД было взорвано. Принесло ли исчезновение зловещего дома успокоение обитателям Маразлиевской, 5? Оскалившиеся головы двух бронзовых львов, охраняющие фасад помпезного здания, в октябре 41-го со своей задачей не справились. Первая семья отца, мои брат и сестра, осенью 41-го ушли из Маразлиевской, 5 в небытие.

…После войны на бронзовых львов уже никто не надеялся — оборонительный рубеж создавался в квартирах. Моё счастливое детство оберегали две фарфоровые тарелочки с портретами Ленина и Сталина, висевшие на стене, над детской кроваткой. Сталин был в форме генералиссимуса, выглядел привлекательно и, как положено полубогу, располагался повыше. Из ясельных воспоминаний, которых почти не осталось, я безошибочно распознавал вождей мирового пролетариата и на мамин вопрос: «А где Сталин?» чётко указывал на тарелочку, на которой сверкал золотистыми погонами усатый генералиссимус.

…Двоюродный брат мамы, журналист «Красной Звезды», был репрессирован в 37-м — исчез бесследно.

Мой отец, старший контрольный мастер и по совместительству парторг механического цеха завода «Кинап», в 1952-м был снят с должности и переведен на низкооплачиваемую работу, кладовщиком. На большее он, с перебитой разрывной пулей правой рукой — ранение получено было под Сталинградом 21 января 1943 года при прорыве немецкой обороны — рассчитывать не мог.

Его неприятности начались на второй день после совещания в райкоме партии, на котором в его присутствии секретарь райкома обвинил директора завода в том, что на заводе «он развёл синагогу». От отца отвернулись друзья — он ждал ареста. Когда я подрос, нашёл спрятанную на шкафу отписку из канцелярии Ворошилова[203] (в те годы полстраны в поисках справедливости писали слёзные письма председателю Президиума Верховного Совета СССР). За точность слов не ручаюсь, передаю смысл: «Проведенная проверка нарушений в вашем деле не обнаружила».