Смерть у бассейна

Сегодня она избрала юго-западное направление и теперь совершала головоломные виражи среди тесных улочек пригорода. Когда она выехала, наконец, на длинный гребень Лемешного Кряжа, была половина первого. Генриетта всегда любила вид, открывавшийся именно отсюда. Она затормозила как раз у места, где начинался спуск. Это был неправдоподобно золотой и роскошный мир в ярком осеннем освещении. «Люблю осень, — подумала Генриетта. — Насколько она богаче весны!» И вдруг ее словно захлестнуло на миг каким-то бурным счастьем. Это было острое чувство потрясающей радости. И тут же с грустью она подумала, что больше никогда не сумеет испытать такое счастье. Никогда…

Генриетта постояла с минуту, окидывая взглядом этот раззолоченный край, который, казалось, плыл, растворяясь в себе самом, затуманенный и ослепленный своей немыслимой красотой.

И вот она уже катит гребнем холма вниз, вниз — сквозь лес, по длинному и крутому спуску к «Пещере».

Едва Генриетта подъехала, Мэдж, сидевшая на перильцах террасы, приветственно замахала ей. Генриетте Мэдж нравилась и она была рада новой встрече.

В дверях появилась леди Энгкетл.

— А вот и Генриетта! Пока вы заведете своего скакуна в конюшню да засыплете ему овса, вас уже будет ждать накрытый стол.

— Знаете, Мэдж, а ведь Люси сделала весьма проницательное замечание, — сказала Генриетта, отведя машину за дом. — Я всегда гордилась тем, что не подвержена конским страстям моих ирландских предков. Когда растешь в среде, где говорят исключительно о лошадях, то уж насмотришься на все самое лучшее, что только есть по части коневодства, и все-таки останешься к этому равнодушной. А вот Люси как раз и показала мне, что я обращаюсь с автомобилем совсем как с лошадью. И ведь это сущая правда.

— Да, я знаю, — сказала Мэдж. — А Люси — это прямо грозное явление природы. Сегодня утром она мне сказала, что я могу быть сколько угодно грубой, пока живу здесь.

Генриетта сразу поняла и кивнула.

— Конечно, это из-за твоего магазина.

— Да. Когда проводишь день за днем в чертовой комнатушке и надо быть вежливенькой со всякими нахалками, величать их «мадам», стаскивать им платья через голову и с улыбкой глотать любую дерзость, какую им заблагорассудится ляпнуть, — тут, пожалуй, захочешь ругаться и грубить! Знаешь, Генриетта, я всегда удивляюсь, отчего это люди считают, будто идти «в услужение» унизительно, а вот работать в торговле — превосходное занятие для независимых натур. В магазине сносишь такое высокомерие, какое не снилось Гад-жену или Симмонс, или любому порядочному слуге.

— Наверное, это гадко, дорогая. Я от души желаю тебе менее превосходного и независимого способа зарабатывать на жизнь.

— Как бы там ни было, Люси — ангел. И я буду великолепно груба со всеми в этот уик-энд.

— А кто приедет? — спросила Генриетта, разделавшись с машиной.

— Кристоу собирались.

Мэдж выдержала паузу и продолжала:

— Эдвард недавно приехал.

— Эдвард? Как славно. Я вечность его не видела. Кто-нибудь еще?

— Дэвид Энгкетл. И ты, по словам Люси, окажешься полезной. Ты будешь не давать ему кусать ногти.

— Это, наверное, не для меня, — сказала Генриетта.

— Не люблю мешать людям, а тем более надзирать за их привычками. Как Люси выразилась дословно?

— Смысл был именно таков. Да, а еще у него появился кадык.

— В связи с этим от меня ничего не ожидают? — встревоженно спросила Генриетта.

— И что ты должна быть мила с Гердой.

— Будь я Гердой, как бы я ненавидела Люси!

— А завтра к ленчу ожидается некто, распутывающий преступления.

— Надеюсь, мы не затеем игру в убийство?

— Не думаю. По-моему, это просто гостеприимство.

Голос Мэдж чуть изменился.

— К нам идет Эдвард.

«Милый Эдвард», — подумала Генриетта с внезапным сердечным волнением.

Эдвард Энгкетл был очень высок и худ. Улыбаясь, он подошел к девушкам.

— Привет, Генриетта! Я тебя больше года не видел.

— Здравствуй, Эдвард.

«Какой Эдвард приятный! Мягкая улыбка, морщинки в углах глаз. И вся его трогательная угловатая фигура… Боже, как я рада его видеть!» — подумала Генриетта.

После трапезы Эдвард сказал Генриетте:

— Пойдем прогуляемся?

У Эдварда был свой способ прогуливаться — медленно брести.

Тропа уводила за дом, извиваясь среди деревьев. «Совсем как роща в Айнсвике», — подумала Генриетта. Милый Айнсвик, как хорошо им было там! Она заговорила с Эдвардом об Айнсвике. Стала раскручиваться лента воспоминаний.

— А помнишь нашу белку? С покалеченной лапкой. Мы еще держали ее в клетке, пока лапа не зажила.

— Еще бы! У нее было такое смешное имя — надо же, забыл.

— Чамли-Марджорибэнкс!

— Точно!

Оба они рассмеялись.

— А старая мисс Бонди, домоправительница, всегда говорила, что белка когда-нибудь удерет по дымоходу.

— А мы еще сердились…

— Но так оно и случилось.

— Она все сама и устроила, — сказала Генриетта уверенно. — Она вложила эту мысль в белкину голову. Скажи, Эдвард, все осталось таким же? Или изменилось? Мне всегда кажется, что там все, как прежде.

— Почему бы тебе не проверить самой? Ты давным-давно не была там.

— Да, верно.