Ирина отрицательно помотала головой. Морской невольно залюбовался ее профилем в свете фонаря и быстро отвел взгляд, переключившись на укутанные прозрачным одеялом лунной ночи домишки Москалевки. И испытал вдруг острый приступ дежавю[12]
. Давным-давно, в сороковом году, он точно так же, по этому же району, вынужденно шел пешком с красивой, очень нравящейся ему женщиной. И опасался хулиганов, и изо всех сил не подавал виду, что боится… Только в тот раз он о взаимности и не подозревал, а счастье притаилось, собираясь вот-вот обрушиться на них с Галиной в полной мере, а в этот раз обоюдность чувств была стопроцентно известна, но всякая совместность невозможна.— Идемте! — решительно потребовала Ирина. — У вас там все, наверное, с ума уже сошли от ожиданий. Вы сами говорили, что засиживаетесь редко.
— О себе беспокойтесь! — парировал Морской.
— Для всех в гостинице я еще сплю с мигренью…
Тем не менее оба прибавили шаг.
— Мы молодцы! — сказал Морской у «Интуриста» на прощанье.
— Да, — согласилась Ирина, замерев в опасной близости и глядя ему в глаза. — В кои-то веки пообщались, ничего не испортив. Привет жене и теще! — Она резко развернулась и уже со ступенек язвительно прокричала: — Надеюсь, они примут ваши извинения за позднее возвращение, а если нет — живите на работе! В подсобке ведь у вас весьма уютно…
— Ну, начинается! — пробормотал, поморщившись, Морской. — Вам тоже всего самого хорошего!
Он, может, что-то еще бы добавил, но было уже некому. И славно.
Возле дома Морской вдруг ощутил желание купить жене цветы. Просто так, а не в качестве извинения. Давно ведь не дарил, к тому же в это время на Сумской базар как раз начинали, готовясь к завтрашней торговле, заезжать колхозные машины, и многие селяне, приезжая с ними, были не прочь продать что-нибудь свое случайным прохожим.
Увы, из первых рук букетов не нашлось. Дощатые прилавки пустовали, зачехленные грузовики мирно спали за зданием базара, а вездесущие перекупщики, как бы невзначай прогуливающиеся в свете фонарей, толкали букеты втридорога. На них Морской смотреть не стал: Галочка от таких растрат только расстроилась бы, да и — ну что греха таить — для спекулянтов он был нынче неплатежеспособен.
Уже решив отправиться домой, Морской вдруг оказался в эпицентре ажиотажа — к крытому рынку подвезли кур, и шустрая девчонка продавщица выставила в свете фар набитое товаром корыто и весы. Поставила практически под нос Морскому. Грех было не купить.
Пока невесть откуда прознавший про эти махинации народ бежал со всех сторон, Морской стал обладателем обернутой в газету длинноногой тощей тушки с торчащими из голубоватой кожи волосками и красным гребешком. С поразительной скоростью вокруг девчонки собралась толпа. Люди азартно прыгали к корыту с криками: «Да дайте ж выбрать! Я вчера еще записывался! Все лучшее сейчас поразбирают!»
Судя по всему, акция была спланированная, а приобретение — полезное и в целом подходящее на подарок.
Глава 6. Доброе утро
Утром Галочка открыла глаза и улыбнулась. Прошедшая ночь была наполнена волнениями, но закончилась весело. Порадовала и обернутая в газету, словно букет, курица, и то, что, оказавшись запертыми, Морской с Ириной не нашли ничего лучше, кроме как хвастаться достоинствами своих вторых половинок. Покойному Ярославу Гроху, наверно, тоже это было бы приятно.
Печального, конечно, тоже напроисходило — хоть отбавляй. Преступник точно будет шантажировать Ирину, и бедный Морской ужасно волновался. Хоть сам всегда говорил, что глупо переживать из-за того, что не можешь изменить, но чувствовал себя ужасно. Ирине больше не к кому пойти за помощью, она пришла к нему, а он, увы, бессилен. Но это ведь еще как посмотреть! Галина, когда муж ей по секрету рассказал о происшедшем, сразу поняла, что нужно привлекать милицию. Страница дневника, которую сейчас возможно было предъявить, не содержала ничего дурного, зато могла помочь найти убийцу. И разве Коля Горленко не сможет постараться, раскрыв все дело, уничтожить оставшийся дневник? Ирина оступилась, но ведь не настолько. Тем более, она и так страдает, а Коля ведь когда-то был ей другом.
Ночью Морской внимательно слушал все эти рассуждения Галочки, но, не дождавшись выводов — а они были бы, вообще-то, утешительны, — уснул. В последние годы он вставал практически с рассветом, так что накопившейся ко второй половине ночи усталости удивляться не приходилось. Сегодня тоже — проснулся ни свет ни заря и скрипел сейчас пером в своем «полукабинете», склонившись в свете настольной лампы над какой-то бумагой.
— Доброе утро! — шепотом позвала Галочка, выскальзывая из-под одеяла. Одевшись, она распахнула шторы, впустила в комнату утреннюю свежесть и потянулась. — Ты не стучишь машинкой, чтобы меня не разбудить, или теперь решил писать все от руки?