Смерть у стеклянной струи

— Все верно, — улыбнулся хозяин и подмигнул псу: — Старик, дай пять, нас узнали! — Дейк, нехотя поднявшись на задние лапы, ткнулся передними в ладони хозяина и, опустившись обратно на пол, отошел за ширму. — Мы всю страну когда-то исколесили с гастролями. — Старичок кивнул на фото: — А Валюшенька еще и в труппе государственного театра успела послужить. Большая честь и прописка были гарантированы. Я-то так, с переменным успехом. То здоров — то болен. А она — настоящая звезда. После войны нам, конечно, несладко пришлось: сын погиб, дом сгорел, Валюшенька осталась инвалидом, потому что однажды после бомбежки побежала вместе со всеми в раскуроченную кондитерку за горячей патокой и из-за давки чуть не упала в чан. Повисла на краю, в последний момент уцепившись руками за бортик… Хорошо, добрые люди нашлись — обратно затянули. Но Валюшенька очень сильно обожглась, бедняжка… Домой ползком добралась. — Он снова сделал глоток из своей фляжки. — Врачи после войны сказали: — Полная подвижность не восстановится. Валюшенька не выдержала, тронулась умом. Вот так-то! На выборы вы ее точно бы не позвали…

Воцарилась долгая пауза.

— Да мы не агитаторы вовсе! — почти что извиняясь, протянула Лара.

Старичок, словно не слыша, продолжал:

— В последние годы Валюша всегда сидела тут у трюмо, все собиралась на репетицию. Образы всякие себе придумывала странные. То клоунский нос из гумоза налепит, то волосы распустит, как Клеопатра, и тренирует улыбку… Ох… Гневалась, если мы с Дейком пытались объяснить, что все мы уже списаны, все на пенсии. Она ведь в юности выступала с акробатами, наездницей была отличной, еще и мне ассистировать успевала. А потом в дрессировщицы пошла. Сценический век дрессировщиц длинный, вот она и хотела подольше задержаться на работе…

— Как печально, — не удержалась Света.

— Да что вы! — всполошился старик. — Пока живем — печалиться не смеем! Это все жизнь, девочки! И нужно радоваться, что она есть, какая б ни была. Валюша моя вот уже два года, как покойница. И я сейчас понимаю, как был с ней счастлив всегда. Даже в последнее время. Подумаешь, сердилась! — Дрожащими руками Кондрашин поправил фотографии на трюмо. — Да вы садитесь, что же вы стоите! — Он отодвинул столик, освобождая место. Ларочка скромно опустилась на угол дивана, а Света собиралась сесть на пуфик у трюмо.

— Нет-нет! — схватившись за сердце, вскрикнул хозяин. Все замерли. Он с большим почтением взял Свету под локоть и усадил в кресло по другую сторону стола. — Прошу меня простить, но там сидеть нельзя. Это Валюшенькина обстановка, — пояснил, указывая в сторону трюмо. — Я ничего тут не меняю с ее смерти. Вы можете не верить, но когда всерьез болею — не как сейчас, а прям совсем-совсем, — она приходит, садится на свой пуфик и строго говорит: «Кондраш, гад чертовый, харэ дурить! Дуй на работу! Дейка-троглодита кто кормить будет?» И знаете, мне это помогает…

— А что у вас болит? — вмешалась Света. — Мы можем вам помочь? Моя подруга — врач, и я немного тоже подрабатывала в больнице. — Тут она вспомнила про свою роль и цель визита: — Вообще-то мой папа — известный доктор, и…

— Да! — Ларочка тоже опомнилась и принялась изображать желающую нажиться на подруге аферистку. — У них квартира вся в роскошном гинекологическом ампире. Обзавидуешься!

— Ампиром мне уж точно не поможешь, — улыбнулся старичок. — Моя болезнь не лечится. Больна душа. Аж с юности. Едва какое беспокойство, прям чувствую, как вот тут, — он ткнул себя в грудь, — все горит. Там зреет боль и шепчет: «Выпей, станет легче!» Вот я и пью… А мне нельзя. Я останавливаться не умею. Поэтому, как начинаю пить, на улицу не выхожу. Домашняя настойка не так сильно убивает, как уличное пойло… Тут все закончится, — он обвел пространство рукой так, будто вокруг было много-много фляжек с настойками. — Я, может, и угомонюсь. А если выйду — все, пиши пропало. Свяжусь с компанией, усну в помойке. Опять соседка будет горланить, что я, скотина, Дейка ей подкинул…

— Так вы, выходит, не больны, а просто алкоголик? — невесть зачем спросила Света.

— Слово-то какое, — Кондрашин нервно дернулся. — Обидеть может каждый!

— Послушайте! — Тут Лариса окончательно взяла себя в руки. — Мы здесь вовсе не затем, чтобы вас обижать или лечить от пьянства. Мы часы хотим купить! Я видела их у вас на базаре. Позавчера, помните? Наручные часы Cartier. Мужские, элегантные. Моя подруга мечтает подарить такие своему отцу. Мы хорошо заплатим… Моя подруга не поскупится. Со скупыми я не дружу.

— Хм… — Кондрашин посмотрел куда-то вдаль, а потом решительно замотал головой: — Нет, не могу! И не просите, и не соблазняйте! — Потом взглянул на Дейка, словно советуясь. Тот отвернулся. — Хотя… — Старик вроде бы что-то решил и снова вынул свою фляжку. — Есть у меня одна мыслишка. Доверьтесь мне и посидите тут.

Он скрылся за ширмой. Лариса со Светой наклонились к столу, чтобы пошептаться.

— Я не хотела его обижать, случайно вырвалось, — вздохнула Света.