Смерть в белом галстуке. Рука в перчатке

– Эндрю, – вставила Николя, – уверен, что Сид считает его одним из подозреваемых.

– Не хочу лезть не в своем дело, но мне это кажется маловероятным. Давайте посмотрим, что вы принесли.

Трой сняла с мольберта свой рисунок и поставила его к стене. Картины Эндрю с грохотом посыпались у него из рук.

– Ох, простите, – пробормотал он, покраснев.

– Да ладно, успокойтесь, – подбодрила его Трой. – Я ведь не дантист. Ставьте на мольберт.

Первое полотно оказалось натюрмортом: подоконник, тюльпаны в красной вазе и крыши за окном.

– Так, так, – протянула Трой и села перед мольбертом.

В этот момент Николя пожалела, что недостаточно хорошо разбирается в живописи. Но она видела, что полотно написано свободно и уверенной рукой, с хорошим чувством цвета и стиля. Если бы эта картина попалась ей где-то в другом месте, Николя, наверно, пришла бы от нее в восторг. В ней не было ни капли дилетантства.

– Ну что ж, понятно, – произнесла Трой, и по ее тону было ясно, что она имела в виду: «Понятно, что вы художник и правильно сделали, что сюда пришли».

Она заговорила с Эндрю, расспрашивая о его палитре и условиях, в которых он работал. Потом посмотрела его следующую работу. Это был портрет: пламенеющая шевелюра Дезире и ее безумные глаза на цветочном фоне. Она сидела в ярком свете, и цветовая гамма казалась немного ядовитой.

– Моя мама, – пояснил Эндрю.

– Решили поиграть с цветом, верно? Обратили внимание, как трудно изображать глаза в три четверти? Вот тут получилось не очень хорошо, согласны? А этот розовый мазок слишком выбивается из гаммы. Давайте дальше.

Следующий, и последний, холст изображал мужской торс на фоне белой стены. В каждом штрихе сквозило внимание к анатомическим деталям.

– Боже мой, вы почти сняли с него кожу! – воскликнула Трой. Она несколько минут разглядывала полотно, потом спросила: – И что вы собираетесь делать с этим дальше? Хотите работать у меня раз в неделю?

После этого Эндрю наконец обрел дар речи и выразил такую бурную радость, что Николя, и без того уже почти счастливая, испытала прилив блаженства.

И только гораздо позже, когда Трой принесла пиво и они заговорили о галерее Грэнтема, она вспомнила о мистере Пириоде.

– С вами, наверно, свяжется мой новый босс, – предупредила Николя. – Он пишет книгу об этикете, и издателям нужен его портрет. Сам он немного стесняется к вам обращаться, потому что вы отказали одному из его друзей-аристократов. Вы ведь его знаете – мистера Пайка Пириода?

– Еще бы. Он не пропускает ни одного вернисажа, где собирается светское общество. Будь я проклята, если напишу его портрет.

– Я боялась, что вы так и скажете.

– Знаете, этот человек – просто-напросто мошенник. Как-то он обратился к одному моему ученику с просьбой сделать живописную копию с гравюры, которую где-то раскопал: с гвардейцем короля Георга на фоне грозового неба. Он сказал, что это его предок. Может, так оно и есть, но после всяких околичностей он совершенно ясно дал понять, что хочет выдать эту картину за полотно восемнадцатого века! Мой ученик сидел тогда без гроша и, боюсь, все-таки выполнил его заказ.

– Ну да, – со вздохом подтвердила Николя. – Я видела ее в библиотеке. Наверно, вы правы, хотя мне все равно кажется, что он душка. Вы согласны, Эндрю?

– Возможно. Но по-моему, он старый осел. С другой стороны… не знаю. Вряд ли Пи Пи просто глуп. По-моему, тут есть элемент какого-то пошлого лицемерия.

– Скорее, ребячества, – возразила Николя, но Эндрю взглянул на нее с таким обожанием, что у нее закружилась голова.

– Пусть так, – кивнул он. – Лучше давайте забудем про Пи Пи.

– Не могу. Он весь день был такой несчастный. Пытался писать главу про «светские нюансы», как он их называет, а сам то и дело застывал в унынии. Ему и вправду было плохо. Словно все его угнетало.

– Что, например? – спросила Трой. – Хотите еще пива?

– Нет, спасибо. Не знаю, но он с утра что-то мрачно напевал себе под нос. А потом вдруг становился белым как побелка. Или начинал бормотать: «Нет, нет, я не должен, это невозможно», – и вид у него был совершенно убитый.

– Очень странно, – заметил Эндрю. – А что он пел?

– Не помню… нет, помню! Конечно, помню, потому что то же самое он пел вчера вечером, после обеда: мурлыкал одну песенку, а потом сам на себя злился. Но сегодня все иначе. Он как будто сам не свой.

– Что за песенка?

– Модный мотивчик, который этот кошмарный Леонард насвистывал за столом. И потом еще напевал, когда разглядывал портсигар у окна: «Если хочешь ты того же, что и я, – я не прочь. Люди часто думают не то, что говорят. Я не прочь».

– Явно не репертуар Пи Пи.

– Да, и звучало это очень странно.

– Вы говорили об этом Рори? – спросила Трой.

– Нет. Мы с ним с тех пор не виделись. Да и зачем?

– И то верно.

– Послушайте, – поспешила добавить Николя, – что бы мы ни думали о мистере Пириоде, он абсолютно не способен ни на какой обман… – Она остановилась, почувствовав, как ее снова охватывает паника. – То есть я хочу сказать: на серьезный обман.

– Ни в коем случае, – поддержал ее Эндрю. – Я имел в виду: не способен.

Николя встала: