Смерть в подземке

Майор запаса Олег Борисович Иванов родился и вырос в небольшом поселке километрах в двадцати от Йошкар-Олы, за что и был еще в военном училище прозван Черемисом. Для марийца, заброшенного судьбой далеко от родных мест (и, как правило, очень этим довольного), носить кличку Черемис так же естественно, как украинцу в схожих обстоятельствах зваться хохлом, а русскому — москалем. Как и многие его земляки, Черемис был невысокого роста, мелкокостный, большеголовый, но с мелкими чертами лица, отдаленно напоминавшими сморщенное печеное яблоко, чтобы не сказать: мартышечью морду. Некоторые именно так и говорили, и кое-кто из подчиненных за глаза обзывал его обезьяной. Правда, теперь такое происходило значительно реже. Если в армии это еще приходилось как-то терпеть (а что ты им, рекрутам подневольным, сделаешь; чем, кроме наряда вне очереди, можешь напугать?), то теперь нижний чин, неосторожно распустивший язык, рисковал в два счета очутиться на улице с волчьим билетом в зубах и отпечатком подошвы, пусть себе и только воображаемым, пониже спины. Потому что теперь Олег Борисович служил заместителем начальника службы безопасности крупной фирмы, название которой «Париж — Ангара» имело столько же отношения к ее деятельности и месторасположению, сколько навязшее на зубах словосочетание «Лада-калина» — к широко распространенному в средней полосе России кустарнику. Платили здесь хорошо, непосредственный начальник, Петр Кузьмич Стрельцов, был золотой человек (или, по крайней мере, умел таким казаться), так что лишиться такой работы не хотел никто.

Острых ситуаций на этой работе хватало, но сегодняшняя, пожалуй, превосходила все, что Черемису довелось пережить до сих пор, — если не по степени риска для здоровья и жизни, то по накалу страстей и внутреннему напряжению. Раньше, если ему и приходилось принимать самостоятельные решения, это всегда делалось в рамках должностных обязанностей и полномочий, по приказу Стрельцова или Большого Босса, Андрея Викторовича. Не было случая, чтобы их приказы и распоряжения противоречили друг другу — не было, потому что просто не могло быть. Все сотрудники фирмы знали, что эти двое дружат еще со школьной скамьи, а наиболее доверенные лица, в число которых с некоторых пор входил и Черемис, располагали куда более важной, многое объясняющей информацией: официально выступая в роли начальника службы безопасности, Стрельцов на деле являлся полноправным совладельцем бизнеса. Так что, если у Андрея Викторовича и возникали с ним разногласия, улаживались они наедине, за закрытыми дверями, после чего достигнутый боссами компромисс озвучивался перед подчиненными в виде того или иного конкретного распоряжения. Выбирать, чей именно приказ подлежит выполнению, а чей следует похерить, таким образом, не приходилось никогда. Сегодня такое случилось — или, вернее сказать, стряслось — впервые, да еще на таком уровне личной ответственности, до которого Черемис сроду не чаял (да, честно говоря, и не хотел) добраться.

А вышло так. Ближе к концу рабочего дня, а именно в районе семнадцати часов, Черемиса вызвал к себе сам Большой Босс. Секретарша в приемной, про которую было доподлинно известно, что она набитая дура (потому что только полная дура может думать, что, если достаточно долго делить с шефом постель, можно его на себе женить), выглядела растерянной и напуганной, и, войдя в кабинет, Черемис моментально уяснил для себя причину ее странного состояния.

Андрей Викторович энергично расхаживал из угла в угол, то и дело задевая мебель, и испачканные рыжей смесью песка и глины полы длинного пальто развевались за ним, как старинный плащ. В одной руке Вышегородцев держал дымящуюся сигарету, другая сжимала горлышко треугольной коньячной бутылки, в которой осталось меньше половины содержимого. Черемис с растущим недоумением заметил, что на руках у босса надеты кожаные перчатки и что перчатки эти, как и пальто, густо перепачканы песком и глиной. Волосы Андрея Викторовича в полнейшем беспорядке торчали во все стороны, а сам он был бледен и буквально дрожал от распиравшего его изнутри лихорадочного возбуждения.