Смерть в Поместье Дьявола

Не оставалось ничего другого, как отвечать. Что Росс и сделал, с улыбкой и иронией принявшись рассказывать о выставленных в академии полотнах.

Балантайн вновь подумал о том, как же ему нравится этот человек.

Когда после десерта со стола убрали посуду, Огаста поднялась и дамы отбыли в гостиную, оставив джентльменов покурить, если будет на то желание, и выпить портвейна, который лакей Страйд принес в уотерфордском[13] хрустальном графине с серебряным горлышком и изящной рифленой пробкой.

Даже не зная, почему — вероятно, мысли эти в последние дни не выходили из головы, — Балантайн вернулся к Максу и Девилз-акр:

— Один из убитых — наш бывший лакей Макс. — Он наполнял стакан, поднял его, повернул, разглядывая на просвет рубиновую жидкость. — Питт приходил сюда. Попросил меня поехать с ним и опознать тело.

Лицо Росса оставалось бесстрастным. Он все держал в себе: для посторонних его мысли и чувства оставались тайной за семью печатями. Балантайн помнил Елену Доран, которую Росс любил до Кристины, и тут пришла тревожащая идея: может, так и не перестал любить? И огорчился: как за самого, Росса, так и за Кристину. Может, поэтому иногда она казалась такой уязвимой и становилась такой злой. Счастье Джемаймы, должно быть, сыпалось солью на ее рану.

Но при этом счастье скольких семейных союзов основывалось совсем не на проведенном вместе времени, а на разделенных убеждениях, ценностях? Пыталась ли Кристина завоевать любовь Алана Росса? Она располагала необходимыми для этого умом и красотой, а ее долг состоял в том, чтобы обрести мягкость и великодушие души, а потом продемонстрировать ему. Вновь генерал подумал о том, что должен попросить Огасту переговорить с дочерью.

Брэнди смотрел на него.

— Питт приходил сюда? Разве полиция не знала, кто такой Макс?

Балантайн опять переключился на бывшего слугу.

— Получается, что нет. Он использовал несколько фамилий, но Питт узнал его в лицо… или подумал, что узнал.

Они посидели в молчании. Вероятно, отдавали себе отчет, что убили не того Макса, который служил в этом доме. С тех пор он стал другим. Тогда он определенно не был для них личностью, хотя они жили в одном доме и видели его каждый день, — просто являлся атрибутом домашней обстановки.

— Бедняга, — наконец изрек Брэнди.

— Вы думаете, они когда-нибудь выяснят, кто это сделал? — спросил Росс, повернувшись к Балантайну. На лице читалось волнение. — Если он торговал женщинами, можно представить себе, за что его убили. Этот человек пал так низко…

— Еще ниже торговля детьми, — указал Брэнди. — Особенно мальчиками.

Росс поморщился.

— Господи! — выдохнул он. — Я как-то об этом не подумал. Какие же мы невежественные по части преступлений! Не могу представить себе, что может заставить человеческое существо идти на такое. И однако это делают тысячи, причем в моем родном городе. Я, возможно, каждый день моей жизни прохожу мимо них по улице.

— Мальчиками, — повторил генерал Балантайн, без вопросительных интонаций. Проведя тридцать лет в армии, он не мог не знать про склонности и отклонения от нормы мужчин, находящихся далеко от дома, особенно под воздействием тягот боевых действий. Вероятно, желания эти дремали, пока одиночество и отсутствие женщин не пробудили их, чтобы потом списать все на войну. Генерал не думал, что кто-то зарабатывал на жизнь, продавая детские тела для таких нужд. Он и представить себе не мог, что творилось в голове у таких людей.

— Макс предлагал детей? — спросил Балантайн.

— Думаю, женщин, — ответил Брэнди. — Так, во всяком случае, пишут в газетах. Но возможно, они не решились упоминать про детей. Люди не хотят знать, что в проституцию вовлечены дети. Женщин мы можем обвинить, назвать аморальными, и если с ними что-то случается, общество за них ответственности не несет. Проституция стара, как человечество, и скорее всего умрет вместе с ним. Мы можем просто ее не замечать: даже хорошо воспитанные женщины делают вид, что ничего о ней не знают. В этом случае реагировать нет нужды. Невежество — самая эффективная защита.

Балантайн вдруг подумал, что совсем не знает сына. В Брэнди появились злость и горечь, которых ранее он не замечал. Годы летели, но генерал никаких изменений в себе не ощущал, а потому полагал, что не менялся и Брэнди. Разница между сорока пятью и пятьюдесятью ничтожна, тогда как между двадцатью тремя и двадцатью восьмью может оказаться безмерной.

Он смотрел на своего сына и видел, как разительно отличается он от Алана Росса. Прямой нос, упрямый, решительный рот… Казалось бы, сыну положено походить на отца. Но много ли взял от него Брэнди? Если подумать… пожалуй, что нет.

— Почему мы такие безразличные? — спросил он вслух.

— Защищаем себя, — ответил Брэнди. — Инстинкт самосохранения.

Алан Росс провел рукой по волосам.