Смерть в театре «Дельфин»

Перигрин направился к выходу из зрительного зала, но остановился посмотреть, как Джереми разговаривает с Эмилией на сцене. Эмилия стояла спиной, поэтому Перигрин не мог догадаться о её реакции, однако Джереми так и лучился улыбкой. Перигрин начал прикидывать, что именно он мог ей сказать, и при этом подумал, что сам он ни при каких обстоятельствах не мог бы обмануть эту девушку.

Дестини тоже была на сцене, откуда собиралась удалиться в обществе Маркуса, Гарри Грава и бедолаги Джереми. Маркус стоял с видом собственника, Дестини относилась к нему, как покорная младшая жена к своему повелителю, при этом умудряясь поглядывать на Гарри слегка расширенными глазами, но с полным соблюдением внешних приличий. Это действовало безотказно. Между делом красотка успевала одаривать улыбками и Джереми. Оживлённо обсудив план на вечер, они удалились.

Эмилия так и осталась на сцене.

Перигрин вошёл в левую дверь. Ему так и не удалось избавиться от воспоминаний о своём первом посещении театра. Они всплывали всякий раз, когда он поднимался на сцену этим путём. Звук собственных шагов по металлической лестнице отдавался в его ушах эхом шагов невидимого Кондукиса, спешащего ему на помощь. Поэтому Перигрин оторопел, когда, закрыв за собой дверь, он действительно услышал шаги за поворотом этой узкой, тёмной, спиральной лестницы.

— Эй? — позвал он. — Кто здесь?

Шаги стихли.

Он поднялся на сцену по маленькой лесенке и завернул за угол.

Дверь, ведущая на сцену, была слегка приоткрыта, пропуская лучик света. Кто-то неуверенно топтался возле неё, не зная, можно ли спускаться. Перигрину показалось, что этот «кто-то» довольно долго стоял в темноте за дверью.

— Я как раз начала спускаться, — произнёс голос Гертруды Брейс.

Она решительно толкнула дверь и вышла на сцену, чтобы позволить Перигрину пройти. Когда он поравнялся с ней, Герти дотронулась до его локтя и спросила:

— Вы разве не отправились на зловещий ужин с Дестини?

— Лично я — нет.

— Не пригласили? Как и меня?

— Вот именно, — беззаботно признался Перигрин, всей душой желая, чтобы Герти перестала смотреть на него таким взглядом.

— Хотите знать, какого я мнения о мистере Хартли Граве? — тихо спросила она, приблизившись к Перигрину. Работая в театре, мистер Джей наслушался всякого, но эти восемь слов заставили его заморгать.

— Герти, дорогая!..

— Да, да. Герти. Дорогая. И дорогая Герти знает, что говорит, не беспокойтесь.

Она отвернулась от Перигрина и пошла прочь.

* * *

— Эмилия, — начал Перигрин, когда они медленно поднимались по Причальной набережной, — надеюсь, вы не думаете, что тут все подстроено заранее… Что я специально избавился от Джера, чтобы было поудобнее ухаживать за вами. Нет, не подумайте, что я… то есть, что я отказываюсь… Но у меня просто духу не хватило бы устроить столь очевидный трюк.

— Полагаю, что так, — спокойно ответила Эмилия.

— Правда, не хватило бы. Вы, наверное, заметили, что творится с Джереми?

— Трудно не заметить.

И тут они оба, неизвестно по какой причине, вдруг весело рассмеялись. Мистер Джей взял Эмилию под руку.

— Подумать только! Отсюда рукой подать до «Лебедя», «Розы» и «Глобуса». Шекспир тысячи раз должен был проходить этой дорогой после окончания репетиций — точь-в-точь как идём сейчас мы. И знаете, Эмили, мне бы ужасно хотелось прокатиться по реке до Блэкфрира.

— Приятно находиться в обществе, где о Шекспире говорят без смущения и идолопоклонства.

— Но ведь он действительно уникален, так почему бы ему и не поклоняться? Вам не кажется, Эмили, что талант вечно в плену у своего среднего уровня, тогда как гений постоянно — или почти постоянно — совершает сокрушительные промахи?

— Типа указующей вперёд Агнес и фрагментов «Цимбелина»?

— Да. По-моему, гениям почти всегда немного недостаёт вкуса.

— Во всяком случае, они обходятся без интеллектуального снобизма.

— Безусловно!

— Вы довольны тем, как идут репетиции?

— В общем и целом.

— Мне всегда казалось, что, должно быть, ужасно приносить написанную тобой вещь в театральный котёл. Особенно если вы и повар при этом котле.

— Да. Приходится наблюдать, как твоё детище профильтровывается сквозь личности актёров и превращается в нечто совершенно иное. И с этим приходится соглашаться, потому что большинство перемен — к лучшему. Иногда мне кажется, что я раздваиваюсь, что как режиссёр отделяюсь от автора и при этом перестаю понимать, о чем, собственно, пьеса.

— Я могу себе это представить.

Они шли рука об руку, два муравья среди спешащих из города толп. Блэкфрир уже опустел, улочка, на которой жили Джереми и Перигрин, была безлюдной. Они поднялись на верхний этаж и сели у окна. Потягивая сухое мартини, они пытались разглядеть на противоположном берегу реки «Дельфин».

— Почему мы не говорим о перчатке и записке? Ведь это потрясающе! — проронила Эмилия. — Вы, наверное, чувствуете себя, как паровой котёл, внутри которого все кипит.

— Взрываться — хобби Джереми. А вообще это дело специалистов-экспертов.