Смертельно опасны

– Вы опоздали, – пробормотал он, когда она взяла его под руку. Две недели назад между ними разгорелась ссора – одна из худших за все время их супружества, – и напряжение до сих пор не развеялось. Они расстались мирно, вели себя учтиво и на людях, и наедине, но ничего существенно не изменилось. Вопрос Салерно по-прежнему стоял между ними. Констанция не спорила, что салернцы заслужили наказание, но ей казалось, что довольно будет разрушить городские стены и обложить жителей большим штрафом, ибо ими руководил страх, а не коварство. Генрих смотрел на это иначе. Он считал, что они должны заплатить своей кровью, и не намеревался прощать этот долг. Констанция была уверена, что пламя его непримиримой ненависти к мужчинам и женщинам города питалось осознанием того, что он совершил огромную ошибку, которую ни за что не согласился бы признать. Но, несмотря на свой гнев, она не использовала этого оружия, зная, что удар рикошетом падет на нее саму. Взглянув на него сейчас краем глаза, она ощутила укол бессильного отвращения, а потом собралась с духом и улыбнулась тому, кто шагнул к ним.

Она виделась с епископом Мило два года назад в Лоди, и чтобы начать любезный разговор, легко было обратиться к воспоминаниям о прошлой встрече. Она привыкла к ведению светских бесед, однако на сей раз все пошло не так. Констанция едва успела ответить на его цветистое приветствие, как пол дрогнул под ногами, будто вдруг превратился в палубу корабля. Она попыталась сказать, что ей необходимо присесть на минутку, но было уже слишком поздно. Ее увлекло куда-то вниз, во тьму забытья.

Констанция откинулась на подушки, глядя, как Мартина рассматривает стеклянный пузырек с ее мочой. Во время обследования она не задала ни единого вопроса, сомневаясь, что хочет услышать ответы, ибо уже некоторое время подозревала, что может быть серьезно больна. Только она собиралась попросить вина, как вдруг дверь открылась и в комнату вошел ее супруг в сопровождении еще одного мужчины. Непрошеное появление незнакомца в покоях императрицы возмутило ее дам.

– Я желаю, чтобы вас осмотрел мой лекарь, – безапеляционно заявил Генрих. – Очевидно, что вы больны и нуждаетесь в уходе, которого эта женщина не способна вам обеспечить.

Констанция села в постели.

– «Эта женщина» – лицензированный врач, Генрих. Я хочу, чтобы меня лечила она. – Не в силах удержаться, она добавила, чтобы слегка уколоть его: – Она училась в Салерно, была со мной во время нападения на дворец и выказала чудеса храбрости и преданности. Я доверяю ее суждениям.

Он заставил себя улыбнуться, но улыбка не добралась до глаз.

– Я не сомневаюсь в ее компетенции касательно женских болезней. И все же мне угодно, чтобы вашим лечением занялся доктор Конрад. Я вынужден настаивать, дорогая моя, ибо ваше здоровье для меня очень важно.

В этом Констанция не сомневалась; если она умрет прежде, чем Генрих будет провозглашен королем Сицилии, он попадет в весьма дурацкое положение, ведь у него не останется никаких прав на трон, кроме права завоевателя.

– Нет! – отрезала она.

На щеке у него дернулся желвак, глаза сузились. Но в этот самый момент вмешалась Мартина.

– Хотя я безгранично благодарна императрице за веру в мои способности, – учтиво сказала она, – у меня нет никаких сомнений, что доктор Конрад – прекрасный врач. И все же в его услугах нет нужды. Я уже знаю, что вызвало обморок императрицы.

Генрих не стал скрывать своего скептицизма:

– В самом деле?

Мартина спокойно посмотрела на него.

– Да. Императрица беременна.

Констанция ахнула и широко распахнула глаза. Генрих, ничуть не менее ошеломленный, схватил Мартину за руку.

– Ты уверена? Моли Бога о спасении, если это ложь!

– Генрих! – Протест Констанции остался без ответа, но Мартина встретила взгляд императора, не дрогнув, и через мгновение он отпустил ее.

– Совершенно уверена, – твердо сказала лекарша и на этот раз обратилась к Констанции: – По моим расчетам, вы станете матерью раньше, чем кончится год.

Констанция откинулась на спину и закрыла глаза, а когда снова открыла, над кроватью склонялся Генрих.

– Теперь отдыхайте, – сказал он. – Вам нельзя делать ничего, что могло бы повредить ребенку.

– Вам придется ехать дальше без меня, Генрих, я должна путешествовать очень медленно.

Он согласился с такой готовностью, что она вдруг осознала: впервые за все время их брака у нее появилась реальная власть. Он наклонился ближе и коснулся губами ее щеки, потом выпрямился и сказал Мартине, чтобы всякое желание, всякий приказ его жены исполнялись незамедлительно, как если бы исходили из его собственных уст. Окликнув доктора Конрада, который на протяжении всей сцены неловко переминался с ноги на ногу, Генрих направился к двери. На пороге он остановился и, оглянувшись на Констанцию, рассмеялся: звук был настолько непривычный, что все женщины вздрогнули, словно услышав гром среди ясного, безоблачного неба.

– Воистину Господь благословляет меня, – сказал он, ликуя. – Кто теперь усомнится, что в Сицилии мне уготована победа?