— Понимаю вас, кузен, — сказал Центурион с холодной улыбкой. — И если он ускользнул от меня, то, поверьте, не по моей вине. Можно подумать, что его оберегает само провидение, — я уже собрался всадить вот этот самый кинжал ему между лопаток, как вдруг в самый неподходящий момент он обернулся, а ведь, черт побери, мы с вами оба знаем грозную силу этого господина. Я не стал повторять попытку, припустился что есть мочи, и вот я здесь.
И в порыве дикой ярости Христофор вскричал:
— Он в наших руках, кузен! Я окружу трактир и возьму его живым или мертвым, хотя бы мне пришлось для этого разнести эту лачугу по камешку или же сжечь ее всю, от подвала до чердака!
— Отлично! — радостно воскликнул Красная Борода. — Вот-вот, поджарь его как поросенка!.. Возьми столько людей, сколько понадобится, и беги; мне бы хотелось поскорее увидеть его кишки, разбросанные по земле. Какая жалость, что этот мерзавец почти сломал мне руку!.. Уж я бы постарался сам довести дело до конца, никому бы не доверил! Моя месть была бы более сладкой, если бы я мог осуществить ее сам, но надо не гневить судьбу и уметь довольствоваться тем, что имеешь.
— Что до того, чтобы довести это дело до конца, — сказал Центурион с каким-то лихорадочным восторгом, — вы можете всецело положиться на меня!
Он громко скрипнул зубами и продолжал:
— Ненависть, которую вы питаете к господину де Пардальяну, — сущий пустяк по сравнению с теми чувствами, что питаю к нему я, и если вы хотите видеть его кишки, разбросанные по земле, то я хотел бы съесть его сердце!
— Да, тебя он тоже отделал на славу!
Центурион тряхнул головой и пояснил со зловеще-спокойной решимостью:
— С Божьей помощью я надеюсь с лихвой отплатить ему за то, что он мне сделал. Но суть не в этом… Если бы вопрос заключался лишь в том, чтобы действовать, я бы уж, конечно, не терял времени даром. Вопрос как раз в том — надо ли вообще что-либо предпринимать.
— Без всяких сомнений! — исступленно крикнул Красная Борода.
— Давайте договоримся, кузен, — сказал Центурион с ехидной усмешкой. — Вы приказали мне отыскать и привести к вам крошку Жиральду, к которой вы воспылали любовью. Я, как и подобает, повиновался, и, разумеется, не моя вина, что мне не удалось этого сделать. Кто мог предвидеть, что найдется человек настолько храбрый, что окажет сопротивление приказам святой матери-инквизиции? Итак, благодаря вмешательству этого Пардальяна, для которого нет ничего святого — да поразит его гром небесный! — я потерпел неудачу, и мое начальство выразило мне свое недовольство… мало того, меня наказали за то, что я действовал без приказа… Приказ исходил от вас, кузен, но вы не сочли нужным заявить об этом вслух и защитить меня, а я, считая, что у вас есть веские причины для такого поведения, прислушивался лишь к голосу моей преданности и промолчал, приняв кару без возражений.
— В самом деле, — сказал Красная Борода, порядком смущенный, — у меня были особые причины, чтобы не вмешиваться в эту историю. Но я не забуду твоей преданности, и для начала, чтобы исправить допущенную несправедливость — ведь ты был наказан за мою вину, — возьми вот это.
«Вот это» оказалось туго набитым кошельком, призванным вознаградить преданность Центуриона; на лице дона Христофора появилось выражение ликования, и, засовывая драгоценный кошелек под свои нищенские лохмотья, он ответил:
— Все, что я сказал, кузен, говорилось, как принято выражаться, для сведения, а вовсе не для того, чтобы подвигнуть вас на подобную щедрость.
— Знаю, — величественно ответствовал Красная Борода. — Но к чему ты клонишь?
— А вот к чему: кто мне поручится, что со мной, когда я займусь этим Пардальяном, не приключится того же, что приключилось, когда я занимался Жиральдой? Независимо от того будет ли мне, как я надеюсь, сопутствовать удача или же это будет провал, — кто мне поручится, что монсеньор Эспиноза не изволит гневаться? Если мои действия будут противоречить его замыслам, мне придет конец. На сей раз дело для меня пахнет тюрьмой, а ведь, черт побери, кузен, вы отлично знаете, что войти в камеру очень легко, а вот выйти из нее — затруднительно.
— Да объясни же в конце концов все толком, — нетерпеливо бросил ему Красная Борода. — Чего ты хочешь?
— Я хочу, — холодно сказал Центурион, — получить приказ, написанный вами собственноручно, который послужил бы мне защитой на случай, если то, что я собираюсь предпринять, придется не по вкусу монсеньору великому инквизитору.
— Только-то и всего? Что же ты раньше не сказал! — воскликнул Красная Борода, направляясь к черного дерева секретеру, украшавшему его комнату.
Однако, открыв его, он внезапно замер и с жалобным видом посмотрел на свои перевязки.
— Да как же, по-твоему, я смогу писать с моей больной рукой?
— Клянусь бычьими потрохами! — разочарованно пробормотал Центурион. — Верно, я было совсем позабыл про это. И все-таки, — продолжал он с той же холодностью, которая свидетельствовала о твердо принятом решении, — и все-таки без вашего письменного приказа я не стану ничего предпринимать.