Смертельный Дар. Безумства Королей

– У вас неделя, Фэндал, и ни часом больше! – судорожно выпалил Кламион и жестом указал своему магу прервать связь. Мужчина в белой сутане оборвал заклинание, и в зеркале снова проявилось отражение Кламиона с широко раскрытыми от удивления глазами. А удивляться было чему. Хитрец мэйр дал ему именно то, что было нужно. Прекрасно понимая о проблемах снабжения огромного кразорского войска, оказавшегося в ловушке пустой выжженной земли по собственной глупости, он вложил в руку епископа ключ к торговцам Басуга. Теперь эти жалкие торгаши были у него в руках. Главное было правильно разыграть данную ему карту. Но это Кламион всегда умел делать превосходно. Подумать только, такое высокопоставленное лицо в Басуге, как барон Оттофе, прикрывает торговлю солханскими сферами. Что полностью перечеркивало договоренность Басуга и погорцев о запрете торговли этими самыми сферами. Узнай об этом погорцы, и торговый проход для гильдии Басуга через Шеридан буден закрыт. А куда они тогда пойдут? Правильно, через земли Кразорской империи! В этом было не только спасение армии от голода, но и огромная выгода в дальнейшей перспективе. А то вздумали, требовать за провиант вдвое дороже обычного! Кламион довольно потер руки. Конечно, он не даст Фэндалу и дня отсрочки. Наступало время второго плана.

– Ваше святейшество! – маг рухнул перед ним на колени и с громким стуком приложился головой о пол. – Помилуйте меня! Не мог я точнее рассчитать! Я же говорил вам, что это все примерно!

Кламион заметил, как трясутся его плечи. Вот-вот маг зарыдает от отчаяния.

«Умный малый, – подумал епископ, смотря на мага с отвращением, – хоть и грешная тварь. Сразу сообразил, чем дело для него оборачивается». Он уже хотел кликнуть прислужника, чтоб тот занялся магом, но повременил. Болван был нужен еще для одной маленькой службы.

– Встань, брат мой! – с улыбкой произнес епископ, протягивая руку с огромным перстнем вниз, для поцелуя. – Как мог ты подумать так скверно о нашей всепрощающей Церкви?

Маг поднял голову и, не веря своему счастью, впился губами в сияющий камень. Кламион брезгливо отдёрнул руку назад, чувствуя на пальцах слюни и слезы.

– Отойди, мы еще не закончили, – сухо напомнил он магу, который тут же вскочил на ноги и зашел за второе зеркало, стоящее в стороне от первого и скрытое от дор-мэйра.

Глава 4

В свои восемнадцать лет Патрик мало что повидал. Да и что он мог увидеть, живя на окраине страны в захолустной деревушке с говорящим названием Комариная Топь, вдали от больших трактов и дорог, затерянной среди мрачных болот и безмятежных озер Даворской глубинки?

Патрик рос в большой крестьянской семье и с малых лет был приучен к тяжелому труду, зарабатывая себе, а не получая, как и положено детям, кусок хлеба и миску каши. В каждую свободную от работы по хозяйству минуту Патрик убегал из дома и шел к болотам. Раз в неделю, когда родители давали детям побольше свободного времени, он проходил опасные воды одному ему известными тропками и оказывался на небольшом пригорке, с которого открывался завораживающий и пугающий одновременно вид на стоящий вдалеке Мертвый Лес. Мальчишка подолгу валялся в густой и сочной траве, затаив дыхание, и скрытно наблюдал за мерцающей границей леса, за которой виднелись огромные белые стволы деревьев. Потом, спохватившись, бежал со всех ног домой, где получал заслуженную взбучку за долгое отсутствие. На все вопросы Патрик молчал и смущенно прятал глаза. Он и не смог бы рассказать, зачем он бегал почти каждую неделю через болота к Мертвому лесу, что он хочет там увидеть, и почему его так манит это жуткое место, о котором в Комариной Топи говорили только шепотом. Патрик был немой от рождения.

Однако это не помешало вездесущим королевским рекрутерам заочно записать его добровольцем в доблестные ряды Даворской армии. Его, как и сотни подобных увальней, прекрасно орудующих цепами и плугами, но не способных сходу разобраться, как правильно держать щит, вырвали из семьи, из родного тихого места, усадили в длинный обоз и повезли в столицу. Вместе с Патриком забрали двух старших братьев, с которыми он в силу своего недуга и врожденной замкнутости никогда не был дружен. Большая семья, в которой всегда хватало рабочих рук, не стала горевать из-за потери трех ртов. Только матушка всплакнула, обнимая каждого сына напоследок, чуть дольше задержавшись с Патриком, которого, как он верил, любила немного больше остальных.