Смертельный яд

— Это было бы ужасно, — совершенно серьезно согласился Вимси. — Конечно, окажись я именно таким идиотом, все было бы достаточно безнадежно. Я знавал когда-то одного типа, который подхватил этот вирус ревности. Если жена не вешалась ему на шею, он воспринимал это как признак ее равнодушия к нему, а если она выражала свою любовь, он обвинял ее в лицемерии. Жизнь стала совершенно невыносимой, так что она сбежала с кем-то, кто был ей совершенно безразличен, а он продолжал говорить, что его подозрения оправдались. Но все остальные говорили, что он, дурак, сам во всем виноват. Все ужасно сложно. Похоже, преимущество имеет тот, кто начинает ревновать первым. Может, у вас получится приревновать меня? Мне бы этого очень хотелось, потому что это докажет, что вы ко мне не совсем равнодушны. Не рассказать ли вам какие-нибудь подробности из моей прежней жизни?

— Пожалуйста, не надо.

— Почему?

— Я не хочу знать ни о какой другой.

— Правда? Клянусь Юпитером! Это вселяет надежду! Я хочу сказать — если бы вы питали ко мне чисто материнские чувства, то готовы были бы проявить сочувствие и понимание. Я терпеть не могу сочувствия и понимания. И вообще-то у меня нет желания никого вспоминать… за исключением Барбары, конечно.

— А кто такая Барбара? — насторожилась Харриет.

— О, одна девушка. По правде говоря, я ей многим обязан, — задумчиво проговорил Вимси. — Когда она вышла замуж за того типа, я утешился тем, что занялся расследованием преступлений, и это оказалось очень занимательно, в общем и целом. Но в тот момент мое сердце было совершенно разбито, я очень страдал. Мне даже пришлось прослушать специальный курс логики.

— Господи!

— Чтобы, тая от нежности, повторять: «Barbara celarent darii ferio baralipton». В этой фразе была некая романтическая благозвучность, которая, как мне казалось, прекрасно выражала страстные чувства. О, сколь долго лунными ночами я шептал эти слова соловьям, обитавшим в садах колледжа Святого Иоанна! Сам я, конечно, учился в Бэллиоле, но здания стоят рядом.

— Если кто-то за вас и выйдет замуж, то исключительно ради удовольствия слушать, как вы несете вздор! — сурово заявила Харриет.

— Не самый лестный повод, но это все же лучше, чем ничего.

— Я и сама люблю фантазировать и нести всякий вздор, — сказала Харриет со слезами на глазах, — но эта история здорово выбила меня из колеи. Знаете, я не узнаю себя, я ведь на самом деле человек жизнерадостный. Вся эта мрачная подозрительность — совсем не мое амплуа. Но что-то во мне сломалось.

— И неудивительно, бедное дитя! Но это пройдет. Держитесь — и предоставьте все старине Питеру.

Вернувшись домой, Вимси обнаружил, что его ждет записка.

«Дорогой лорд Питер!

Как вы видели, я уже приступила к работе. Мисс Климпсон отправила туда шестерых, с разными биографиями и рекомендациями, конечно — и мистер Понд (старший клерк) принял на работу меня, с условием, что последнее слово будет принадлежать мистеру Эркерту.

Я работаю всего пару дней, так что пока могу сказать вам о своем нанимателе очень немного, если не считать того, что он сластена и держит в ящике письменного стола тайные запасы рахат-лукума и сливочного шоколада, которые украдкой кладет в рот, пока диктует. Он производит достаточно приятное впечатление.

Но вот что я заметила. Мне кажется, что небезынтересно будет вникнуть в финансовую деятельность мистера Эркерта. Мне, так или иначе, приходилось иметь дела с биржей, знаете ли, и вчера в его отсутствие я ответила на телефонный звонок, не предназначавшийся для моих ушей. Человеку несведущему этот звонок ничего бы не сказал, зато мне сказал довольно много — я знаю кое-что о звонившем. Выясните, не имел ли мистер Э. какого-либо отношения к тресту «Мегатериум», который с таким шумом лопнул.

Ждите дальнейших сообщений.

Искренне Ваша,

Джоан Мерчисон».