Смертельный вкус Парижа

Через открытое окно я поцеловал ей руку, положил под лобовое стекло десять франков и кивнул Дерюжину:

– Спасибо, полковник.

Свет фар «Ситроена» еще не успел пересечь мост Нотр-Дам, как с Малого моста напротив послышалась сирена. Со скрежетом и визгом у входа в госпиталь затормозила машина «Скорой помощи». Санитары вытащили носилки, на них без сознания лежал залитый кровью мужчина в вечернем костюме.

По пути в операционную я безуспешно пытался нащупать пульс. Наконец на сонной артерии уловил трепыхание – быстрое и слабое, как новорожденный птенец. Минуя регистратуру, крикнул Мартине:

– Сестра, доктора Шаброля! Скорее! Нам понадобится помощь!

В операционной санитары переложили раненого на стол. Один из них заглянул в сопроводительную бумажку:

– Ив-Рене Люпон, сорок один год, ранен в грудь.

– Ив-Рене Люпон? Антиквар?

– Не знаю. Вызов приняли от ресторана «Ля Тур д’Аржан», обнаружен раненным под мостом Турнель.

Санитары ушли, забрав с собой окровавленные носилки.

– Сестра Тома, это, оказывается, тот самый Люпон, который приставал к моей жене!

– Для меня это просто раненый, – сухо отрезала медсестра.

Мартина Тома работала в госпитале тридцать лет кряду, а я прибыл в Отель-Дьё три месяца назад из Тегерана. Ей было пятьдесят семь лет, мне на двадцать меньше. Все это позволяло сестре милосердия обращаться со мной сурово.

– Сестра, нужен таз с большим набором для вскрытия грудной клетки.

В отличие от Мартины для меня это был не просто раненый. Теперь вместо того, чтобы вызывать обидчика жены на дуэль, я должен был спасать его. Впрочем, роль благородного спасителя тоже дарила сатисфакцию.

Черный обеденный пиджак месье Люпона почему-то был перемотан шелковыми женскими чулками. Я содрал чулки, распахнул полы смокинга. Из кармана вылетели и со звоном укатились под операционный стол два брелока с ключами. Я плеснул на ватку нашатырь, сунул пациенту под нос. Он вздрогнул и застонал.

– Ив-Рене, вы меня слышите? Кто вас ранил?

Люпон пробормотал что-то невнятное, на губах выступила кровь. Я склонился к его лицу. Он снова попытался что-то сказать, но выдавил из легких только бульканье и тихий, похожий на кряхтение шелест. Если это и было чье-то имя, я не расслышал его. Больше всего этот всхлип напоминал по звучанию «персан». Persane?! Персиянка?! Из-за того, что мы прибыли из Персии, Елену в Париже называли «прекрасной персиянкой» или «русской персиянкой». Я сунул Люпону под нос всю склянку с нашатырем:

– Ив-Рене, кто стрелял в вас?

Распахнулась дверь, Мартина вкатила стол с ватой, бинтами, спиртом, анестетиком и хирургическими инструментами. Больной прохрипел еще невнятнее:

– Перся… прсяк…

Мартина положила ладонь ему на лоб:

– Тихо-тихо, успокойтесь, сейчас мы вам поможем. Все будет в порядке.

Люпон потерял сознание. Я разрезал ножницами алую от крови, насквозь промокшую сорочку. Под правым соском краснела аккуратная круглая дыра от пули. Протер руки карболкой, щедро плеснул ее на рану. Мартина привязала руки и ноги пациента к столу, положила ему на лицо маску с эфиром. Ждать полного эффекта анестетика было некогда, раненый уже захлебывался собственной кровью.

– Сестра, следите за дыханием!

Взмахом скальпеля я рассек кожу на груди и с силой перебил стамеской ребра, чтобы добраться до продырявленного сосуда. Краем глаза заметил вошедшего доктора Шаброля. От него пахло жареным луком и котлетами. Шаброль склонился над больным и сыто икнул:

– Коллега, напрасный труд. Этот не жилец. Задет большой сосуд, легкое коллабировано.

Я не спорил: вся грудная полость была залита кровью. Однако несчастный еще был жив. Я не мог лишить его последнего шанса на спасение. Надо было положить зажим на правую легочную артерию, но мешала кровь. Я качал ногой насос, а она все лилась и лилась. Стало ясно, что все это безнадежно, пациент уходит. В отчаянии я попытался добраться до легочной артерии вслепую, но без пульса никак не мог найти ее. Голос Мартины над ухом произнес:

– Доктор, грудная клетка не двигается. Он перестал дышать.

– Нет, нет… – с меня вовсю капал пот, я вытер лоб о плечо. – Интубируйте его.

Пока Мартина вставляла в горло трубку, я нащупал в грудной клетке сердце. Оно и вправду не билось. Я попытался сделать массаж, но сердце оставалось совершенно недвижным куском плотного мяса. Я вынул руку, уже не спеша вытер кровь о простыню.

– Оставьте, сестра. Он умер.

Мартина собирала инструменты, а я долго и ожесточенно оттирал окровавленные руки, вычищал темную кровь из-под ногтей, тщательно высушивал ладони полотенцем. Наконец собрался с духом:

– Посмотрю, здесь ли родственники.