Смещение

— Это решение волнового уравнения для метавидуума со смещенным максимумом распределения. Верно, Хью? Порождение подсознания. Я же видел — в Принстоне. Сначала возникла тень. Тень была, а человека не было. Наше общее подсознание тогда еще только формировало решение. Когда я пришел к Ализе — помнишь, дорогая? — вы уже выглядели почти человеком. Этакий призрак, Тот, Кто Пришел Со Мной. Ализа вас еще не видела — я прав, дорогая? — но вы уже были. Без вас метавидуум не смог бы сформировать связи, вы нас всех объединили — ваша память, ваше прошлое, ваш ум. Когда в этом кабинете распечатали конверт с формулами, возникло столько миров, сколько последствий для мироздания могло иметь это ваше действие, доктор Шеффилд. Именно тогда начал формироваться метавидуум — Я.

Алан подошел к окну. Улица изменилась. Люди внизу шли по тротуарам, ехали на велосипедах, легких открытых электромобилях, транспортный поток выглядел незнакомо редким. С высоты Алан не мог разглядеть, во что были одеты люди, скользнул взглядом и стал следить, как менялся стоявший напротив «Гроссер-хилл». В прежнем, оставшемся неизвестно где и, может, уже не существовавшем мире это было тридцатиэтажное офисное здание, где размещались, в основном, строительные компании. Красиво отделанный белым и розовым камнем фасад напоминал парус, выгнутый по ветру. Сейчас Алан видел четырехгранную черную пирамиду — окна, окна, окна, непрозрачное стекло. У пирамиды то появлялся, то исчезал — с частотой в две-три секунды — верхний этаж. Его будто срезáли невидимым ножом и сразу возвращали на место. Зрелище завораживало, Алан не мог оторвать взгляда.

— Я тоже! Как красиво! — радостно сообщила Вита, с детским восторгом воспринимавшая все новое.

«Мы с тобой одной крови — ты и я», пришла Лауре на ум строчка из Киплинга. В детстве «Книга джунглей» произвела на нее такое впечатление, что она, десятилетняя, стала тайно от родителей собирать необходимую, как ей казалось, мелочь, чтобы при первом удобном случае отправиться в Африку, Индию, на острова Полинезии — куда угодно, где живут люди одной с ней крови. Людьми одной крови она считала и волков, и тигров, и даже огромную анаконду, приползшую из другой книги, прочитанной раньше и полузабытой.

Фраза изменилась. «Мы — одно. Мы — это Я. Я — это мы».

— Смотрите, — сказал Карпентер, — летающий дом.

Шеффилд приоткрыл правый глаз и посмотрел, хотя видел и с закрытыми глазами. Угол зрения показался ему странным, и он захотел убедиться, что видит правильно.

Из-за пирамиды выдвинулся и повис не над улицей, а чуть в стороне, цветастый параллелепипед со светившейся надписью на фронтоне: «Клуб Интер». Три этажа, колоннада, трубчатое образование (лифт?) соединявшее здание, видимо, с землей — а может, и нет, видно было только, как «лифт» ввинчивается в «Интер» снизу.

— Перестаньте думать по-разному! — потребовал Хью и бросил рассерженный взгляд на сына, будто именно Марк мешал общему сознанию. Марк втянул голову в плечи — он и сейчас благоговел перед отцом, боялся, любил, чувствовал отторжение, привязанность, постоянное присутствие в себе и постоянное отсутствие в жизни.

Господи, как все сложно… И зачем?

— Что мы должны СДЕЛАТЬ? — спросила Ализа, и вопрос повторили (мысленно или вслух?) все, кто находился в комнате. Голоса слились, будто в оперном ансамбле, унисонное разноголосье, выверенное настолько, что понадобился бы фурье-анализ, чтобы разложить фразу на голосовые составляющие.

Фраза прозвучала и застыла в воздухе.

Я, осознавший себя метавидуум, представил неисчислимые варианты своего будущего и будущего Вселенной в новом, им же созданном варианте равновесия. Определил максимум — группу наиболее вероятных альтерверсов. Прочувствовал новые «крылья» распределения — две группы миров, чрезвычайно маловероятных, но все же существующих в квантовой реальности.

Были миры, в которых Я мог чувствовать себя комфортно — все его составляющие добились чего хотели, были счастливы и радовались жизни. Но располагались эти миры в «крыльях» распределения, и люди погибали от неизвестных науке и неожиданных, как удар ятагана, эпидемий, от природных катастроф, случавшихся чуть ли не ежедневно. Я

был счастлив в этих мирах, но несчастливы были миры, и спасти их у Я не было ни возможности, ни сил — разве что заново переместить максимум распределения, но тогда в «крылья» — зону несчастий — попали бы миры, где люди сейчас жили в свое удовольствие, миры, расположенные ближе к максимуму, ближе к устойчивости, дальше от возможных статистических и квантовых флуктуаций.

Я прочувствовал и такие миры, где «счастье было так возможно, так близко…», миры, где Я не сумел достичь в своих жизнях того, к чему стремился, миры, где Я оставался не то чтобы несчастным, но не удовлетворенным. Я жил, любил, многого добился и мог еще большего добиться в просчитываемом будущем, но грызла все его сущности неудовлетворенность собой, неустроенность, неравновесие духа.