Смешенье

Всё это открылось королю, едва толпа растаяла, словно снежинки в солнечном луче. Сейчас он один мог повести себя естественно. Все остальные в присутствии монарха не смели обратить взгляд ни на кого другого. Сам же король смотрел только на де Жонзака. Он на полшага опередил де Ментенон, потом обернулся и крайне учтиво попросил её подождать. Бросив на ходу приветственные слова Этьенну и герцогине, Людовик быстро вошёл в залу, сорвал с себя плащ и одним движением набросил его на трясущегося в ознобе де Жонзака. Затем король отступил на шаг, принял величественную позу – спина очень прямая, одна нога выставлена вперёд, носок оттянут и слегка развернут наружу, голова наклонена к раненому подданному – и спросил де Жекса:

– Что он говорит?

– Извольте, сир. – Де Жекс уже некоторое время держал руку в воздухе, требуя тишины. Теперь, с появлением короля, все голоса разом умолкли. Де Жекс наклонился так, что губы де Жонзака почти касались его уха, и начал повторять, что слышит: – То… что сейчас будет… свершилось во имя женщины… чьего имени… я не назову… потому что она… сама всё поймёт… и свершил это… Джек «Куцый Хер» Шафто, Эммердёр, король бродяг, Али Зайбак-Ртуть!

– Что он несёт? – вопросил король. – Что сейчас будет?

Чудо, что он вообще хоть что-то сказал; остальные и вовсе онемели от ужаса, услышав запретное имя, и где – в этом самом доме!

Апнор тем временем продолжал возиться с запорами – не вполне учтиво, но что взять с англичанина? Наконец крышка с грохотом откинулась, и граф, торопясь увидеть сокровище, сунулся носом в сундук. В следующий миг он отпрянул, как если бы оттуда выпрыгнула кобра, и даже издал долгий бессвязный вопль. Те, кто стоял близко, вскрикнули и отвели глаза.

– Дамам и слабонервным лучше отвернуться, – сказал король, отступая на несколько шагов.

Этьенн де Лавардак, герцогиня д'Аркашон, герцогиня д'Уайонна, граф д'Аво и ещё несколько человек придвинулись к сундуку, дабы узнать, что там. Де Жекс, стоявший ближе всех, нагнулся, осенил содержимое знаком креста и пробормотал несколько слов на латыни. Потом выпрямился, держа в руке отрубленную человеческую голову.

– Луи-Франсуа де Лавардак, герцог д'Аркашон, вернулся домой, – объявил иезуит. – Да покоится он с миром.

Нельзя сказать, что Элиза сохранила душевное равновесие, однако она была сейчас хладнокровнее всех в зале за исключением, возможно, покойного герцога. Хотя ей по-прежнему грозила опасность – и даже большая, чем три минуты назад, – две вещи Элиза знала наверняка. Во-первых, что герцог д'Аркашон мёртв. Её жизненная миссия выполнена. Во-вторых, что Джек Шафто жив, искупил свои проступки и по-прежнему её любит. А главное – любит издали, что гораздо менее обременительно. Покуда все вокруг ещё охали, вскрикивали и падали в обморок, Элиза двинулась к герцогине д'Уайонна, которая лишь самую малость уступала ей в спокойствии духа и разве что не улыбалась. Элиза подошла сбоку и левой рукой потянула к себе руку герцогини, ладонью кверху, а правой вложила в неё зелёный флакончик. Пальцы герцогини непроизвольно сжались, а когда та поняла, что у неё в кулаке, Элизы рядом уже не было.

Внимание её – как почти всех в зале – обратилось к д'Аво, который стоял перед королём и уже получил дозволение говорить. Странно, что он вообще спросил дозволения, поскольку от гнева только что не брызгал слюной. Граф постоянно оглядывался на Элизу, и та подумала, что стоит подойти и послушать.

– Ваше величество! – вскричал граф. – С позволения вашего величества я скажу, что хотя исполнитель этого преступления – далеко, его причина и вдохновительница – близко, настолько, что ваше величество может извлечь шпагу и совершить правосудие, не сходя с места. Ибо та, во имя которой Эммердёр содеял убийство, – никто иная, как… – И он поднял руку, выставив указательный палец вверх, словно дуэльный пистолет перед тем, как прицелиться во врага. Взгляд графа жёг Элизу, палец начал опускаться, чтобы прицелиться ей в сердце. Однако Элиза успела схватить указующий перст, пока тот был устремлен в потолок, и согнуть так, что д'Аво ойкнул, то есть не смог завершить фразу. «Merci beaucoup, monsier», – сказала Элиза, совершила полный пируэт и оказалась лицом к лицу с королём, оттеснив графа на задний план. Кулак её, сжимавший палец д'Аво, был теперь за спиной, и наблюдатели, ещё не оправившиеся от зрелища отрубленной головы именинника, могли подумать, будто граф учтиво предложил Элизе руку, на которую та и оперлась.

– С вашего позволения, сир, я слышала, что правила этикета велят господам пропускать дам вперёд. Или я обманываюсь?

– Отнюдь, мадемуазель, – отвечал король.

– Я говорю вам, это… – снова начал д'Аво, однако король взглядом заставил его умолкнуть, а Элиза для верности сильнее повернула палец.

– Более того, говорят, что по небесному закону любовь главнее мести, а мир – войны. Так ли это?

– Pourquoi non, mademoiselle?