Смятение

Пообедала она в «Фуллерс» на Стрэнде: две серые сосиски, будто в дождевик запакованные, ложка сероватого картофельного пюре с морковью. Вода в стакане сильно отдавала хлоркой. На десерт имелись запаренный рулет с патокой или желе. Вспомнив про еду у Мод, она взяла рулет. Обедать одна на публике она не привыкла и жалела, что не захватила с собой книгу. «Так я на удовольствие и не рассчитывала, – подумала она. – Я только делаю самое малое, что могу, для мамули». И сейчас, как и в других случаях, ее вдруг поразила мысль, что совсем другая дочь покинула бы дом родни мужа и устроила бы на время войны себе дом у матери. Даже намек на представление об этом заставил ее внутренне сжаться от ужаса. Бездеятельное, смиренное отношение ее матери к жизни, а в особенности к Зоуи, раздражало ее до невыносимости. Ее чаяния, тусклые и жеманные одновременно, ограничивались тем, что было лишь немногим лучше представлявшегося ей: молоко, оказавшееся не свернувшимся к ее утреннему чаю, – вот, пожалуй, справедливый пример, или у девушки в местной парикмахерской оказалось достаточно раствора, чтобы сделать ей завивку-перманент. Когда Зоуи привозила с собой Джули, мать не уставала восхищаться прелестью девочки (это прямо той в глаза!) и то и дело убеждала Зоуи расчесать ребенку волосы или смазать ей веки вазелином на ночь: «Ты же хочешь вырасти красивой леди, правда, Джульетта?» Впрочем, и без Джули раздражения вполне хватало, пока мамуля со своей подругой Мод устраивались вместе и образовывали общество взаимного обожания, слегка препирались, отвергая у себя качества, приписываемые ей подругой, и каждая обращалась к Зоуи за поддержкой своих взглядов. Раздражение сменялось чувством вины, и после двадцати четырех часов в «Бедняцком крае» Зоуи ловила себя на том, что считает часы до своего освобождения.

Так было и на этот раз. После поезда, а потом парома, а потом маленького местного поезда ее встретила Мод на своем крошечном «остине».

– Подождите немного, пока я в нее заберусь. Пассажирская дверца открывается только изнутри.

Ваша мама так возбуждена вашим приездом, что я уговорила ее немного отдохнуть после чая. Да, она вполне здорова, как можно ожидать, но, конечно, никогда не знаешь, как вы знаете, она никогда не жалуется. Вот на прошлой неделе она поскользнулась, выходя из ванны, и ударилась так, что синяк посадила, только я об этом и не узнала бы никогда, если бы не застала ее за поисками бальзама «Поммэйд дивайн».

Она включила зажигание, малютка «остин» удивленно дернулся, и мотор заглох.

– Вот беда! Я ее на скорости оставила. Вот глупая. Вас, я полагаю, ваше долгое путешествие просто измотало. Не стану расспрашивать вас о всех ваших новостях, потому что знаю, что Сесили смерть как хочется их услышать. Вот и поехали.

К концу пути (всего-навсего полторы мили[35]) она поведала все местные новости. Коммандер Лоуренс сломал руку, свою

правую руку, и теперь ему очень трудно играть в бридж; страшная нехватка картошки – лавка торгует ею по карточкам; леди Харкнесс до того грубо обошлась с женой викария, что викарий не счел возможным обратиться к ней в ратуше, хотя пожертвования на ремонт зала церкви крайне необходимы, а леди Харкнесс всегда была таким щедрым источником; Прим, полосатая кошка, которую они считали котом и звали Патриком, вдруг принесла четырех котят, «так что теперь она Примроза, Прим сокращенно, – поясняла Мод. – Родила она их прямо на кровати у Сесили, что было для той ужасным ударом, но, конечно, повела она себя в этом отношении чудесно. По-моему, это все наши

новости, – закончила она. – О том, что итальянцы сдались, вы, конечно, знаете».

Зоуи видела плакат в Ватерлоо.

Они добрались в конце концов до «Бедняцкого края», машина заползла в невероятно маленькую пристройку с односкатной крышей с одной стороны домика, служившую ей гаражом, после того как Зоуи вышла из нее, а ее багаж был с трудом извлечен с заднего сиденья.

Ее мать вышла из общей комнаты поприветствовать их. На ней было шерстяное платье пыльно-розового цвета с искусственными жемчугами времен окончания вуза. Она тщательно навела макияж: голубые тени и тушь на ресницах, яркая губная помада и персикового цвета пудра, которая посыпалась на Зоуи, когда они расцеловались. Было похоже, что целуешься с мохнатым мотыльком.

– Как же приятно, что ты выбралась сюда, – произнесла мать так вяло, что Зоуи в ее голосе различила однообразное удивление.