Смятение

А накануне отъезда с Миллерово набрали себе столько продуктов из привезённых с хутора, сколько могли унести на себе. Остальное перевезли в церковь батюшке Ферапонту, ему же отдали лошадей и телегу. На прощание отец сказал: «Принимай эти продукты, половина которых тебе, а из второй половины будешь выделять Пелагее, а если она не станет брать или вовсе не придёт, тогда храни три месяца. Если к тому времени никто из нас не появится, тогда можешь ими распоряжаться, как тебе заблагорассудится».

Вот так наша семья на второй день погрузилась в вагон, и мы уехали в Ростов. Прибыв в указанный город, мы задержались совсем недолго, всего несколько дней прожили в какой-то комнатке при храме по рекомендации отца Ферапонта.

Вскоре отец купил или как-то достал билеты, и мы поездом отправились в Нахичевань.

Что творилось в поезде, этого передать невозможно: теснота, гомон, скандалы из-за мест, тошнотворный запах человеческого пота; в воздухе стоял смрад и вонь от табачного дыма, въедавшегося в глаза до слёз. В носу это вызывало чихание, в глотке – кашель; это было что-то невообразимое. То ли на второй, то ли на третий день путешествия на какой-то станции нас высадили, и проводник объявил: «Поезд дальше не пойдёт – нет угля!» Мы высадились из вагона: все грязные, измученные, кое-кого тошнило, у всех чесались тела.

Отец посадил нас у какой-то стены на лавку, а сам пошёл искать кров и баню. Примерно через час пришёл довольный тем, что нашел жильё в номерах и уже забронировал для нас два номера, – сиял как новый целковый, видно было, что доволен собою. Немного погодя он сказал: «Прежде чем вселяться, мы пойдём в баню, вымоемся и эту вшивую одежду выбросим, наденем чистую, а после бани в номерах покушаем, что Бог послал».

Переночевав в номере, утром мы пошли на станцию узнать насчёт поездки и, по счастливой случайности, пришли вовремя, потому что паровоз заправили углём и, кроме того, дровами, состав готов был продолжать движение до пункта назначения, и мы побежали к своему вагону.

Но проводник не хотел нас пускать, сказав: «Вы вчера ушли и не сказали, что вернётесь продолжить путь сегодня». Зная все уловки проводников, отец отозвал его в сторону, дал ему какую-то сумму денег и показал билеты, хотя в этом не было необходимости, поскольку его действия принесли проводнику доход в виде денег.

В общем, таким образом добрались до города Нахичевань. По приезде в Нахичевань подыскали квартиру на окраине города, отдохнули пару дней, и по заданию отца мы, три сестры, начали искать работу. Примерно через пару дней уже все работали: я в цехе 'oщипа кур, Таня в пошивочной мастерской, а Саша в прачечной по приёму белья.

– Анастасия Антоновна, а Паша куда пошла работать? – спросила Клавдия Петровна.

– Да, я ведь вам забыла сказать: Паша осталась в Миллерово, у неё там был жених, и они решили пожениться. Он оканчивал школу железнодорожных мастеров, это типа железнодорожного училища, и после окончания получал назначение путевым мастером в железнодорожный цех по ремонту путей.

Так вот, отец тоже нашёл какую-то работу, только о ней практически ничего не рассказывал – утром уходил на работу, вечером возвращался и пребывал сам себе на уме. Как потом выяснилось, он зондировал обстановку этого района для нелегального перехода в Персию, но пока никому ни о чём не говорил.

Когда созрел план, у него появилась другая проблема: как нас уговорить, и он придумал легенду преследования и начал нас потихоньку обрабатывать.

Однажды после ужина сказал:

– Дети, настали плохие времена для нас: узнали, что мы жили зажиточно, а говоря современным языком – кулаками. Кулаков сейчас отправляют на Соловки на всю жизнь, если останемся – нас всех отправят на каторгу, как моих братьев Василия и Макара с жёнами и детьми. Хочу вас всех предупредить, чтобы о том, что я вам сейчас рассказал, никому ни слова, ни полслова не говорили. Поэтому надо что-то предпринять, пока у нас есть немного времени.

– Папа, – сказала я, – может, мне поговорить со своим чекистом, он сможет помочь?

После сказанных мною слов отец разразился такой бранью, что я не рада была сказанному, а говорил он вот что:

– Ты – глупая дочь и сумасшедшая, разве можно чекисту говорить такое? Он нас тут же арестует и за это получит повышение, такие люди ради чина мать родную продадут! Смотри у меня, Настенька, забудь об этом и думать, а то я тебя – и каждого – прокляну, если кто-то проболтается!

Я ещё вам не рассказала, как я познакомилась с чекистом, а это случилось со мной через несколько дней после начала работы, когда я возвращалась с работы домой. Два парня-аборигена мне преградили дорогу, сказали, чтобы шла с ними. Я отказалась, тогда один взял меня за руку и хотел потащить за собой, но я не растерялась, подставила подножку тому, который меня тащил. Он упал лицом в пыль, а поднявшись, замахнулся на меня, но не успел нанести удар. Вывернувший из-за угла чекист буквально в прыжке ухватил его за руку и спросил, в чём дело, мол, ты на кого поднял руку? Второй увидел чекиста в форме и удрал.