Смиренное кладбище

- Яблочное люблю. Вообще - сладкое. Недожрал свое с мачехой да в колонии. Теперь за прошлое добираю; а у Вальки наоборот: у нее ж на Лобне в мать бомба попала. Валька-то сорок второго, ее тетка взяла, потом в детдоме дорастала - сладкого в глаза не видела и сейчас не ест. Ужинаем с ней когда - детский сад, прям: мне торт, ей чекушка...

Так чего говорил-то. А-а... Стою как-то, мужик подходит в болонье коробку с мелочью берет с ларька и не торопится... Я опешил, молчу... Тут он морду поднял и смеется... Марик!.. Дружок мой, до колонии мы с ним хулиганили. А потом, говорят, шпаней его в Лианозове не было.

Задразнил меня Марик вконец: и работа бабья, и халат, и вообще... Иди, говорит, ко мне на Долгопу - Долгопрудненское кладбище. Пошел...

Первую могилу копал - вся Долгопа ржала. Сказали, чтоб метр девяносто. А у меня ни метра, ничего. А я сам метр девяносто. Лег, примерился и еще с походом взял. А глубина?.. Думал как лучше, чуть не в полтора роста своих выковырнул и - вылезти не могу. И так и сяк - осклизаюсь, да еще дождь, как назло... Пришлось орать. Старуха мимо шла, - чего ты, говорит, сынок, залез туда? Я ей: бабка, зарыть меня живьем собрались, помоги, Христа ради, вынь отсюда.

Всерьез поняла и в контору побежала. Ну, интересно?

- Пойдет! - Мишка засмеялся. - Ты вот что скажи, Леш: Ваську-то за что лупил? Говорят, здорово! Не зря ж он тебя топором? Брат родной!

- Таких братьев полетанью выводят!.. Я ж его с Томки стянул. Она потом мне знаешь чего выдала: работа, говорит, Васькина, а платить восемнадцать лет ты будешь... Вот тебе и за что...

А с Валькой это я недавно, полтора года без малого. На Ноябрьские познакомились.

Валька-то у меня сразу залетела. Я думаю: пускай, курва, рожает. Мне уж тридцать, ну, тогда чуток меньше, все равно к тридцати... Она так хозяйственная, пожрать если сготовить и прибрать путем может... Пьет только. Да тут моя вина... Она до меня мало пила, так если, красненького. А я-то тогда жрал - будь здоров, ребят спроси...

Уж потом, как родила, я ее в больницу клал - от выпивки полечить. Подержали неделю и выписали: почки у нее больные, лечить нельзя. Что теперь делать - черт его знает... При мне не пьет, а чуть меня нет, нажирается... Волохал ее за это, как мужика. Да бабе разве докажешь?.. У ней тело жидкое. Тусуешь, а толку хрен...

Да, Миш, это... Рану мне постриги чуток. Вальку боюсь просить: у ней руки трясутся. - Воробей сел поудобнее.

- Подсыхает, а? Гной перестанет - пластину вставлю, хоть подраться разок. А то замлел.

Мишка принес маникюрные кривые ножницы и аккуратно стал выстригать Воробью кожаную, без кости, вмятину над ухом.

- Три раза он тебя?

- Ага. Сюда два раза и - сюда, - Воробей с готовностью показал в битые места. - Утром просыпаюсь мокро, кровятина везде, по морде текет. Потом сосед зашел, "скорую" вызвал. Часов шесть с чердаком дырявым лежал, вся кровь спустилась... Тихо ты! - Воробей дернулся.

- Ладно, хорош! Слышь, Гарика, говорят, тоже крепко уделали?..

-- Крепко, - Мишка прижег шрам зеленкой.

Воробей сидел задумчивый.

- Выходит, оборзел Гарик... Вконец. А Борька, значит, нe сунулся... Правильно - под горячую руку тоже башку проломили бы... А ведь корешил с Гариком... А Стаська где был?

- Выходной взял.

- Гм, может, специально и взял... - Воробей усмехнулся. - Слышишь, Миш, хочешь, я тебе фотку свою подарю? - Воробей полез в "портмоне" и достал небольшую карточку. - Дай ножницы!

Мишка достал ножницы.

- Сейчас мы его рубанем! - На карточке Воробей с Гариком стояли возле красивого памятника. - Та-а-ак, кыш! - Воробей отстриг Гарика. - Давай надпишу... Чего писать-то? - Он пососал пластмассовую ручку. - А!.. "Мишке от Лехи Воробья". Нормально? Что у нас сегодня? Тридцатое? - Он взглянул на часы. - Уже тридцать первое. Суд сегодня.

- А ты не волнуйся, не посадят.

- Так а я и не психую. Сидим с тобой... Музыку бы еще. Только не эту, не дрыгаловку.

- Сейчас заведем.

Мишка принес маленький магнитофон, поставил на холодильник, включил...

Магнитофон густым басом негромко пел под гитару: "Гори, гори, моя звезда..." Воробей пододвинул ухо ближе.

- Из старых кто-нибудь?

- Нет, товарищ мой школьный...

- Хочешь, мы его в церковь определим? Чего смеешься? Я с Батей поговорю, с Женькой-регентом. Свои ж все... Подучится малость и пошел религию петь! Все лучше, чем в службе геморрою насиживать... Давай приводи его... Бабок насшибает! Гори, гори-и-и...

- Кто это тут поет? - подергивая тронутой тиком головой, в кухню вплыла Мишкина бабушка, толстая уютная старуха. - А-а, у нас гости... Ну, здравствуйте... Как звать-величать?

- Воро... Леша, - Воробей осторожно, чтобы не сделать больно, помял пухлые старухины пальцы.

-- Алексей, значит. А по отчеству?

Воробей чуть напрягся, вспоминая:

- Сергеевич.

- Очень приятно, будем знакомы, Елизавета Михайловна. Ну, давайте чай пить... Вы вместе с Мишей на стройке работаете?

Воробей взглянул на Мишку, тот моргнул одним глазом.

- Ага, - кивнул Воробей и поднялся с табуретки.

- Домой пора.

- Ну, если пора... Заходите к нам... - Старушка улыбалась и подергивала головой.