Смола

Ингрид сидела, судорожно стискивая в объятиях сына, и смотрела, как чужак, не сгибаясь под тяжестью своей ноши, идёт в глубь бора, в сгущающуюся тьму.

А тот, кто был для неё чужаком, улыбался одними только уголками губ.

Он наконец возвращался домой.