Смотрящий по России

— Как ни придешь туда, она все время закрыта. То в обед попадаю, а то поздно прихожу. Опять закрыто! А бывает, заявишься, как и положено, а церковь все равно закрыта, оказывается, батюшка запил или мучается с глубокого похмелья. И вот стоишь перед вратами храма, а попасть в него не можешь. А молиться ой как хочется. И что тогда делать, если вдруг душевная тоска нахлынула, если припекает невмоготу? Если душа с богом поговорить хочет? Вот постоишь себе немного, потопчешься вот тут на паперти да и восвояси пойдешь. — Старик, похоже, в лице Беспалого отыскал благодарного слушателя, тот смотрел на него с интересом, ни разу не перебив. — Я тут как-то в Польше побывал, у своего друга. Костелов там понатыкано на каждом шагу. И все работают! — восторженно произнес он. — Без всякого перерыва на обед!..

— Иконы зачем взял? — грубовато перебил его Беспалый.

Сомов неожиданно посуровел и ответил, сжав челюсти:

— А ты догадайся! Вот то-то и оно! — победно воскликнул он, отметив на лице Беспалого нешуточную перемену.

Смущенно кашлянув, подошел батюшка, невысокий и невероятно худой. На утомленном, истерзанном долгими постами лице печать непроходящей скорби. Он выглядел смущенным.

— Вы бы уж не так громко говорили, — смиренно попросил он. — Прихожане молятся.

— Батюшка, извини Христа ради, — бесхитростно покаялся Беспалый, показав крепкие желтоватые зубы. — Друга я здесь встретил, разговорились.

Священник посмотрел на стоящего рядом старика. В глазах его явно сквозила настороженность. Похоже, что не поверил. Ну да бог с ним! Дело-то хозяйское.

Беспалый с Сомовым вышли из церковного двора. Вдоль тротуара длинной чередой выстроились нищие. Сунув руку в карман, Беспалый побренчал мелочью и, вытащив целую пригоршню, скрупулезно, переходя от одного к другому, наделил каждого мелкой монеткой, благосклонно принимая слова благодарности.

— А ты, я смотрю, сердобольный стал, — скривился Сомов, — на такую сцену невозможно без слез смотреть. Я уж сомневаться начал, тот ли это Беспалый, которого я знаю.

— Времена меняются, — припустил Тимофей Егорович смирения в голос.

— Времена-то меняются, — охотно согласился Сомов и, остановив взгляд на Беспалом, продолжил: — Вот только люди остаются прежними.

— Однако какой ты несговорчивый, — развел руками Тимофей Егорович. — Так что ты от меня хотел? Ведь не случайно же подошел?

— Хе-хе-хе, — мелко рассмеялся Сомов, обнажив редкие длинные зубы. Вот только радости на его лице не виделось. Сейчас он напоминал злодея, вышедшего на пенсию, но у которого еще оставалось силенок, чтобы победокурить. Вот только прежнего куража уже нет. А потому приходится скалиться и пугать безобразной личиной тех, кто послабже духом. — Это ты верно сказал. Не случайно. Хочу, чтобы ты боялся меня, до самых последних дней боялся. Вот так-то!

— Значит, не договоримся?

— Нет! Я вот что подумал, Тимофей Егорович, — неожиданно встрепенулся Сомов. — А каково тебе будет сейчас-то на старости лет на чалку идти? Ведь не на ментовскую зону чапать придется, а вместе со всеми. А там вашего брата ой как не любят! Что-то ты побелел, Тимофей Егорович, не бережешь себя совсем. Или за дупло свое переживаешь?.. Да ты не расстраивайся, чего так с лица-то сходить? Авось там тоже в начальство выбьешься. Вдруг будешь на старости лет «петушиной мамкой». — Смех его сделался громким, зловещим. — А вдруг и до «петушиного папки» дорастешь!

— Вот как ты разговаривать научился, — прошипел Беспалый, поглядывая по сторонам. А вокруг царила благодать. Нищие клянчат денежки, в церковь движется неторопливый поток прихожан. Да вот еще ударили колокола, заглушая слова. — Попугать, значит, решил!

— Я пугать тебя не собираюсь, — огрызнулся Сомов, злобно сверкнув глазами. — Уж очень мне охота передачу тебе на кичу отнести. — Вдруг неожиданно расхохотавшись, он добавил: — Только ведь петухам колбаску жрать не положено. — Хе-хе-кхе, — закашлялся он. Выудив из кармана несвежий платок, аккуратно промокнул скупо выступившую слезу. — Ладно, я пошел, — махнул он рукой на прощанье. — Встретимся еще. Если захочешь меня того, мочкануть… Так тебя повяжут, зуб даю! — обнажил он вновь челюсти с поредевшими зубами и вновь неприязненно расхохотался.

Похоже, в этой церкви Сомов был за своего: с кем-то здоровался, с некоторыми перебрасывался ничего не значащими словами, а у ворот столкнулся с каким-то чудаковатым дедулей, который пытался занять его разговором и долго, несмотря на протест, держал его за рукав. Чувствовалось, что они были старинными приятелями. Странно было другое, почему Беспалый не столкнулся с Сомовым прежде?

Наконец, отвязавшись от своего знакомого, Сомов потопал через ряды цветочниц, выстроившихся по обе стороны тротуара. Узкая спина былого политрука то пряталась за стволами лип, посаженных вдоль тротуара, а то вдруг неожиданно выныривала среди толпы и вновь скрывалась.