СМОТРЯЩИЙ ВНИЗ

— А пусть он свои руки держит подальше! — От чего Кутилин должен держать подальше руки, я и сам догадался. — Тоже мне Шишкин! Пусть лучше спасибо скажет, что я ему шею не сломал!

— Человек всего только хотел проверить изгиб моего бедра, — пояснила ехидно Лара. — И как же он теперь, бедняга, пишет без правой?!

— Он из Тулы. — Я снял куртку, намекая тем, что готов быть их гостем.

— Блоху на скаку остановит, — буркнул Журенко.

— Судя по накалу страстей, вас можно поздравить?! — Я перевел взгляд с Лары на Андрея и обратно.

— Во! — Она показала мне кулачок с тонким обручальным кольцом на безымянной фаланге.

— Во! — Я бросил Андрею ключи от машины с брелоком «УАЗ».

Поймав на лету ключи, он их недоверчиво осмотрел.

— Это мне?!

— Это вам! — уточнил я.

— Нет! — замотал он лохматой буйной головой. — С какой стати?!

— С такой стати, что это — нам! — тут же вступилась за меня Лара.

— Предлагаю равноценный обмен, — разрешил я затруднения Журенко. — Этого «козла» за моего «Уленшпигеля».

Так и договорились. А договорившись, перешли в комнату, где я узнал от Андрея свежие подробности, сопутствовавшие моей кончине.

— Из прокуратуры через день позвонили, — поведал Андрей. — Снова, думаю, Задиракин станет алиби мое проверять. Не тут-то было. Прихожу — там другой мужик, Заклунный Антон Кимович, меня дожидается. И ты знаешь, что он мне первое сказал?!

— Что здесь вопросы задает только он?

— Чур твоя ошибочка! — усмехнулся Журенко. — Он сказал: «Спрашивайте, Андрей Георгиевич! У вас, наверно, к следственным органам давно вопросы накопились!»

— Лихо! — признался я. — И что дальше?!

— Накопился, говорю, один. Где тот хмырь... следователь, извиняюсь, нынче сидит?!

— Под следствием, — отвечает. — Да вы спрашивайте, спрашивайте... За что под следствием? За то, что мерзавец и преступник.

— А что с Угаровым случилось? — обнаглел я вконец.

— Вот! — Заклунный достал из ящика стола газету какую-то, вроде не нашу, не московскую, и положил перед собой. — Это вопрос, на который я и обязан ответить! И не только вам. Что случилось с Угаровым и со всеми остальными сотрудниками вашей финансовой лавочки. И я отвечу на него, дайте только срок!

— Это вы, — говорю, — дайте срок всем гадам, кто за этим делом стоит... Короче, свой мужик этот Заклунный. Тебе бы к нему.

— Обожду пока. — Я принял из рук Лары чашку с кофе. — Ты, случайно, не в курсе, где управляющий нашим банком господин Савинов квартирует?

— В курсе, — подтвердил Андрей. — И как раз — случайно. Как-то весной шофер его, Мельник, желтухой заболел. А сменщика прислать не успели. Савинов и по­просил меня подбросить его до хаты. Я ему даже сумку с продуктами на этаж поднял.

— На этаж — это хорошо, — напрягся я, отставляя кофе. — Найдешь хату?!

Лара встревоженно молчала, прислушиваясь к нашему диалогу. Есть такой вид молчания: «женское тревожное». Но Лара молчала как человек, стойко и терпеливо. И я еще раз про себя поздравил Андрея с удачным выбором.

— Ну, поехали! — Я встал из-за стола. — Проверим в действии твой бегунок!

Провожая нас, Лара незаметно, но крепко стиснула мою ладонь. «Я тебе доверяю! — значило ее пожатие. — Не подведи меня, Угаров! Кроме мужа, у меня никого!»

Дом Савинова располагался в Крылатском. В Крылатском располагаются многие дома состоятельных господ и влиятельных политиков. «Подальше от начальства — поближе к столовой» — гласит старая солдатская мудрость. На гражданке эту мудрость впору перефразировать: «Подальше от народа — поближе к кормушке». «Кормушкой» с известными оговорками в Москве принято считать улицу Осеннюю с президентским особнячком. Именно туда бы мой знакомый вождь Большие Клыки свое ненасытное рыло повернул. Против ветра ссать опасно, а стоять; раздувая ноздри, — прямой резон.

Пока Журенко наруливал, не переставая попутно восторгаться новым «козлом», я прикидывал свое теперешнее положение. И так прикидывал, и сяк прикидывал. Все его минусы и плюсы. Плюсов выходило больше со всех сторон: больше меня не искали и не стремились убить, как заведомого покойника, больше мне не нужно было работать — денег больше, чем лежало у меня на именном счете в «Дойче-Банке», мне не требовалось, и, что было особенно любопытно, больше я не хотел умирать. После всего пережитого, после всех невосполнимых потерь, я — хоть и стыдно было себе в этом признаться — как будто почувствовал заново вкус к жизни. Теперь о минусах. Минус был, собственно, один. Минус один «прототип» с доски — и партия возобновилась. Не сегодня-завтра появятся следующие жертвы. И все они будут на моей совести. Почему на моей? Потому что я чувствовал, как там потеснились мертвецы, ожидая пополнения.

Пролетев сгоряча на красный, Журенко затормозил при звуке милицейского посвиста. Инспектор, помахивая своей волшебной палочкой, вальяжно шествовал к машине.

— А транзитный номер — спереди! — вслух пустился рассуждать Журенко, слегка подгазовывая. — Так что номер он не видит! Сдаваться?! Или не сдаваться?! Вот где вопрос!.. Эх! Чистосердечное признание — первый шаг в тюрьму!