Смотрящий вниз

– В общем, теорию я усвоил, – подперев щеку ладонью, продолжил Гудвин свое жизнеописание, – А как стажировка пошла, так я и засыпался. Первый угол я двинул у мусора командировочного в поезде. Там и было-то всего: смена белья, мундир его паскудный с документами да бритва электрическая. Ну, сошел я в Туле, городе оружейников, переоделся в ментовской прикид и попер с ревизией в местное «сельпо». «Кто тут, – спрашиваю, – у вас директор?» – «А на что он вам?» – интересуется корова грудастая за прилавком. «А на то, – сурово я отвечаю, – что имеется сигнал о расхищении государственной собственности в виде обвесов и обмеров, гражданочка!» Пока базар-вокзал, директорша пилит: «У вас, товарищ капитан, плановая проверочка или как?!» – «Еще бы не плановая! Мы с товарищами два года это дело планировали! Компру на вас, блядей, собирали! Так что выкладывайте на лапу, сколько там причи– ыется, и разбежимся в разные стороны! А не то, – заявляю, – баланда ваша стынет в общей камере строгого изолятора!» Тут Она, конечно, побледнела и прямоходом в кабинет. Жду стою. Пять минут жду, десять… «Бабки, – думаю, – собирает, морда воровская!» А через пятнадцать минут подрулил местный наряд и закрыли меня, теплого, несмотря на все мое капитанство. В общем, сорвалось, блин. Оказывается, у директорши этой муж в тульских органах был начальник. Так что, пока я у прилавка топтался, она, гнида, своим телефонным правом воспользовалась, и «встать, суд идет»! Вон когда еще коррупция-то началась в эшелонах! А ты говоришь! Ну что?! Еще по одной?!

Пить я больше не хотел, да и Гудвина развезло так, что он пепел стал в беретку стряхивать.

За окном послышались шум, чья-то брань и глухие удары.

– Родиона метелят! – Гудвин, пошатываясь, встал и расчехлил свой протез. – Опять педагог замечание сделал кому-то! Вот неугомонный черт! «У нас, – говорит, – свободная страна! У нас каждый другому замечание сделать может!»

Он вывалился в коридор и, ударяясь о двери купе, побрел с протезом на плече к тамбуру. Я бросил в окно недокуренную сигарету и отправился следом.

Учителя били чуть в стороне от вагона. Цыгане обоего пола и разного возраста окружали его плотной толпой и, уже лежачего, пинали ногами.

– Замочу, жиды пархатые! – Вращая над головой полированный деревянный снаряд, Гудвин пошел в атаку. Но, споткнувшись о рельс, растянулся на щебенке.

Цыгане, отчаянно галдевшие, даже не заметили его появления. В два прыжка я достиг эпицентра событий и, раздавая щедрые оплеухи, выдернул педагога из толпы разгневанных кочевников.

– Скифы! – верещал Родион, брыкаясь в моих объятиях. – Язычники! Всех в костер!

Из разбитой губы у него сочилась кровь, но воинственный дух историка не покинул.

Крепко ухватив его за шкирку, я отступил к вагону.

Между тем разгневанные «конокрады» и «гадалки», перестроившись, начали контрнаступление. Они стремительно приближались полукольцом, и о стены вагона над нами уже загремели булыжники, когда подоспела неожиданная помощь в лице Гудвина. Очнувшись, он с тыла напал на цыганский табор. Глухие удары его тяжелого протеза мигом пробили брешь в рядах супостатов и обратили их в бегство. Гудвин, разгоряченный и растрепанный, кинулся было в погоню, да на пути его вырос все тот же рельс, одолеть который ему оказалось не под силу. Снова рухнув на железнодорожную насыпь, он глухо выругался.

– Родион Петрович! – представился учитель истории, встряхнув мою руку. – Спасибо, коллега! Вы были на высоте! Совсем у этих варваров чувство меры отсутствует!

– Ты бы, Родион Петрович, лучше в штаны справлял нужду! – Гудвин, задыхаясь, подошел к вагону. – Тебя на парашу под конвоем водить надо!

– Понимаете, Сережа, – учитель поправил очки, чудом удержавшиеся на его носу во время инцидента, – у меня есть принцип не спускать безобразие! А они мусорят на путях! Бутылку бросили из-под «фанты»! Я сделал им замечание. Мусор, Сережа, надо в урну опускать!

– Принцип у него! – рассвирепел Гудвин. – Да ты хоть знаешь, где здесь ближайшая урна?!

– Но, Сергей… – попытался возразить Родион Петрович.

– Твое место какое?! – перебил его Гудвин.

– Двадцать первое на нижней полке! – Учитель с готовностью предъявил нам расписанную фломастером бумажку.

– Вот и шагай на свое место! – Гудвин указал протезом на дверь вагона. – Поезд отправляется через пять минут! Отъезжающих прошу очистить перрон!

Учитель вцепился в поручни, затопал наверх по ступенькам.

– Пришлось билет ему выписать! – Гудвин повертел у виска пальцем. – Зайцем он, видите ли, ехать не желает!

Вернувшись в купе, мы таки с Гудвином достали еще бутылку. Вернее, он ее достал из ящика под сиденьем.

– Ну, а тебя-то как занесло в инвалиды? – поинтересовался я, занюхивая рукавом очередные сто пятьдесят.