Андрей Николаевич Зайцев

Смута

Пролог

Суровой зимой в начале 1570 года от Рождества Христова царь Иоанн Грозный с войском подступил к Новгороду.

На Великом мосту встречал его архиепископ Пимен с чудотворными иконами. Но не принял царь его доброго участия, обвинив окольно и его, и новгородцев в измене государству.

Тогда еще в городе никто и не догадывался об истинных замыслах царя.

А было это ни много ни мало как продолжение тайного похода, который уже унес жизни многих жителей Твери. Но Тверь, Клин и другие небольшие города – это была лишь малая часть задуманного.

Однако прежде чем царю и его ближнему кругу войти в Новгород со своим судом, вошли туда верные ему войска, основу которых составляли опричники. Они окружили город заставами и опечатали дома всех богатых горожан. И мышь не могла выскользнуть из города. Все чувствовали приближение какого-то ужасного события, не понимая его природы.

А началось все с Софийской церкви.

Там, отслушав литургию, Иоанн вдруг повелел схватить архиепископа и всех слуг его. Для Великого Новгорода начались кровавые дни казней и разрухи. Ежедневно погибали сотни новгородцев. Река Волхов стала наполняться трупами несчастных людей, которые лишились всего имущества и своих близких. Изощренные в таких делах опричники, умелые палачи и ревностные слуги, работали не покладая рук своих…

А за несколько дней до этих страшных событий на дворе купца Григория Лебедева шел такой разговор:

– Вот что, Феня, надо дочку нашу Настю из Новгорода отправлять. – Купец, дородный мужик, с покатыми плечами, суровый с виду, всегда убавлял голос, когда говорил о своей дочери. Он любил ее до безумия.

– Да куда же ее отправлять, Гриша?

Жена не понимала мужа, решила, что выпил он лишку. Вчера прибыл к ним из-под Твери старый товарищ мужа, Лактион. Мужики много говорили, разошлись далеко за полночь. А с утра, верно, похмелились.

– Ты, часом, не много ли вина с Лактионом выпил с утра? Что-то заговариваешься.

Не сказать чтоб она сильно не любила этого старого дружка ее мужа, но он слишком молчалив всегда был. И глаза такие темные, как у зверя. Но муж говорил ей обычно на ее сомнения, что Лактион проверенный человек, жизни за него не пожалел когда-то.

– Вина я выпил, это правда, – Григорий погладил свою густую бороду. – Но речь не о том. Ты не знаешь, Феня, что скоро здесь будет.

Говорил он так, как никогда раньше не говорил. Будто другой, незнакомый человек сидел перед ней.

– А что же будет?

Странный разговор все больше приводил к мысли: с мужем не все ладно.

– Ты слыхала, что ныне делается в Москве?

– Откуда же? Мы от Москвы далече.

– А вот известно мне стало, что царь вышел из Москвы и движется к Новгороду. А с ним много служилых людей, а проще – кромешников. Побывали они в Клину и в Твери…

Сказал он это с выдержкой, не подавая виду, но сдерживаться было трудно ему. Едва голос не дрогнул.

– Так что ж? – жена все еще не понимала мужа, не догадывалась о том, какую страшную тайну узнал он прошлой ночью. – Пусть себе делает, что хочет. Мы царским делам не указ.

– Так-то оно так, но…

Григорий все еще колебался. Рассказать жене все, что услыхал от Лактиона, верного человека, который пришел к нему вчера поздней ночью из Твери – значит признаться и себе самому в том, что на самом деле испытываешь к царю, узнавая такие подробности.

Если признать, что хотя бы половина из того правда, так волосы на голове дыбом встанут. Не хотелось ему пугать раньше срока жену, но о дочери подумать надо было. Она молода, невеста уже. Ей жить и жить.

Потому как ни крути, а сказать придется. Близость опасности подчас укрепляет дух в человеке. А это сейчас нужно больше всего.

– Лактион сказал, что царевы люди многих в Твери побили.

– Как так?

– А ты не догадываешься как? Это все кромешники, Малюты слуги. Они кровью дорогу себе прокладывают по Руси.

– Не могу я понять тебя.

– Царь Иоанн не случайно сюда пришел. – Григорий наклонился к жене, переходя на шепот. – Много крови прольется, блазнится мне.

– Да побойся бога, Гриша! – воскликнула жена, отмахнувшись от него, как от злого наваждения. – Не верю я!

Мнилось ей, что муж ее чуть ли не тронулся умом. Да что такого наговорил ему давеча этот Лактион, темная душа?

– То-то не веришь, – Григорий почесал на груди, прислушиваясь к вою ветра за стеной. – Настю отправим завтра же. И весь сказ.

– А как же Елисей? Ему что скажем?

Елисей был женихом их дочери. Свадьбу думали сыграть этим летом.

– А мы ничего ему не скажем, – раздумчиво молвил Григорий. – Пусть подождет маленько.

– Так он придет, спрашивать начнет?

– Скоро, чую, о другом задумается он, да и остальные, – пророчески сказал купец, перекрестившись на образ в углу.

– Не говори так.

– Говорю как есть.

– Куда же она поедет?

– С Лактионом отправлю ее к брату двоюродному в Углич. Там переждет. Если все успокоится – я за ней приеду.

– Да верный ли он человек?

Тяжело было ей сознавать, что дочь ее будет сопровождать этот скрытный молчальник.

– Я ему верю, как себе, жена, – отрезал Григорий, не желая больше обсуждать этот вопрос.