Смута. Том 1

— Договорились.

Севка не подвёл, видать, очень уж хотелось заполучить золотой, на который можно было неплохо подзакусить в многочисленных трактирах Елисаветинска, а поесть кадет, ныне прапорщик Воротников любил почти так же сильно, как и гимназисток.

В Сочельник к Фёдору пожаловал сам полковник Аристов. Фёдор попытался было вручить ему письмо к великой княжне, однако Две Мишени только покачал головой.

— Сам вручишь, господин прапорщик. Вставай. Зван ты на Рождество к самому государю. Как и аз, грешный.

Земля ушла у Фёдора из-под ног. Господь Вседержитель, ему к государю на званый вечер, а он в таком виде!..

Однако Аристов, как оказалось, подумал и об этом, потому что принёс с собой новый, с иголочки, мундир, новую форму Добровольческой армии, весьма напоминавшую, впрочем, парадную форму александровских кадет: чёрная, с белыми кантами вокруг нагрудных карманов и на планке; к ней очень подошли те самые красно-чёрные погоны с одним серебристым просветом и одной звёздочкой, так и лежавшие у Фёдора без дела. Форма оказалась впору и хорошего качества, просто на удивление.

— Мы захватили склады южных округов, — пояснил Две Мишени. — Ну, пошли, господин прапорщик, негоже опаздывать к государю…

Император Александр Третий занимал большой особняк в самом центре Елисаветинска, дом богатейшего скотопромышленника и хлеботорговца Еникеева. Пока шли, Фёдор весь извёлся: и от ожидания, и от того, что как-то всё-таки неловко — его позвали на Рождество, а друзей, его роту, которая вся Государя освобождала, — нет…

— Не грызи себя, кадет, — по привычке поименовал его Аристов. — Государь с первой ротой уже встречался, пока ты в госпитале отлеживался. Тебе не говорили, чтобы не расстраивать, я с них со всех слово взял. И никто не проговорился!.. Ну да теперь всё по справедливости.

Конвой из лейб-казаков откозырял Аристову как старому знакомому.

Вошли.

Особняк богатого купца сверкал позолотой и лепниной, но видно было, что кричащую роскошь стараются убрать или хотя бы закрыть. Государь не любил зряшный лоск, тем более столь безвкусный.

Ёлка, с грудой цветных пакетов под ней, наряжена была в большой двусветной зале. Разубрана, ждут своего короткого часа свечи, свисают золочёные орехи, поблёскивают большие шары. Аристов улыбнулся, похлопал Фёдора по плечу и каким-то мягким кошачьим движением исчез в боковой двери.

А из двери напротив, в нарушение всех установлений и обычаев, церемоний и правил, стремительно появилась великая княжна Татьяна Николаевна собственной персоной.

Светло-жемчужное платье, сетка из мелкого жемчуга на высокой причёске, бальные перчатки выше локтей и сияющие глаза.

Фёдор замер было, однако вспомнил письмо о том, что в присутствии великой княжны все «цепенеют». Цепенеть он, следовательно, права не имел.

— Ваше императорское высочество, сударыня Татьяна! — Он сделал шаг, поклонился, а потом вдруг выпрямился, взглянул ей прямо в лицо. — Спасибо вам за честь. От всего сердца спасибо. И… я ужасно рад вас видеть, — последнее вырвалось само собой, заставив бывшего кадета вновь густо покраснеть.

Покраснела и княжна.

— Ах, помилуйте, дорогой Фёдор. — Она протянула ему руку, но не для поцелуя, а просто для пожатия, на удивление крепкого. — Благодарю вас, что пришли, несмотря на рану. Это я, конечно, глупая, скверная сестра милосердия — вам лежать надо, а не…

Фёдор принялся горячо возражать. Он и в самом деле ощущал себя сейчас совершенно здоровым, только голова слегка кружилась, но это, наверное, от восторга.

— У меня для вас подарок, дорогой Фёдор. Нет-нет, он не под елкой. Вот, — она метнулась в сторону, извлекла из-за дивана явно заранее упрятанный туда свёрток. — Возьмите, вот. Он… он полезный, вот увидите! Я сама всё там делала.

— У меня тоже подарок, — Фёдор сам не знал, как сумел произнести эти слова вслух. Честное слово, у Аничкова моста останавливать немецкую атаку куда легче было. — Вот… только он не полезный…

— Мне? Подарок?.. Спасибо… — зарделась княжна, хотя, конечно, в жизни своей получала множество рождественских подарков. — А можно посмотреть? Можно прямо сейчас? Умру, не доживу до утра!..

— Можно, — вырвалось у Фёдора.

Севка Воротников не зря получил свой империал.

На аккуратно вставленном в картонную рамку рисунке чёрной тушью был как раз Аничков мост, баррикада, дымящийся «мариенваген» и на его фоне стояли, обнявшись, четверо кадет — Федя Солонов, Петя Ниткин, Лев Бобровский и сам Севка. Себя он скромно изобразил во втором ряду, для пущего впечатления добавив на переднем плане убитого немца с валяющейся рядом винтовкой.

Они оба, кадет и великая княжна, неловко протянули друг другу подарки. Так же неловко приняли, краснея ещё пуще (хотя, казалось бы, уже некуда). Замерли, не зная, что сказать, кроме банальных и совсем ненужных сейчас слов.

И кто знает, чем всё это бы кончилось, но в дверь резко постучали. Миг спустя Две Мишени уже шагал через порог.

— Ваше Императорское Высочество, — он поклонился.

— Спасибо вам, дорогой Константин Сергеевич, — выдохнула княжна.