Смута. Том 2

Александровцы повиновались без колебаний, увлекая за собой других. Здание стремительно пустело; на площади бой уже стихал, красные откатились ближе к Кремлю, наступали сейчас те, кто пытался зайти добровольцам в спину.

— Ходу! Ходу! — Севка размахивал «гочкисом», словно элегантной тростью, бог весть, как ему это удавалось.

…Они успели отхлынуть от здания, когда оно словно вздохнуло, раздался гулкий «бум-м!», и из всех окон потоками рванулись клубы серого дыма. С тяжким треском просела крыша, стены заваливались внутрь, взметнулось облако кирпичной пыли, смешанное с дымом от взрыва, такое густое, что вытянутой руки не разглядишь; добровольцы невольно отступали, вслед за красными втягиваясь в ближние улочки, где вновь вспыхнула яростная стрельба.

— Товарищ нарком, подрыв осуществлён! Враг, без сомнения, понёс тяжёлые потери.

— Превосходно, товарищ Лацис! Вокзалы заняты?

— Так точно.

— Подкрепления белых подходят?

— Постоянно.

— Открывайте огонь артиллерией из засад по скоплению вагонов, по идущим составам. Иногда, чтобы разгромить врага, нужно дать ему… ложное ощущение победы. Всё по диалектике, всё по Марксу!

В охватившем Лубянку хаосе сориентироваться было нелегко, но Фёдор сумел. Собрал вокруг себя первую роту, повёл её прочь от развалин — туда, где надвигались, плюясь очередями, два неуклюжих броневика.

— На крыши! — гаркнул Фёдор. — Петя, гранаты!..

Оба броневика они подорвали, потратив, правда, последние огнеприпасы. Пехота красных скапливалась в узостях московских улочек, но пятилась, словно набираясь храбрости.

Главные силы александровцев остались позади, вперёд вырвалась первая рота Феди Солонова и сколько-то самых дерзких из второй и третьей. Выгнанные на них странные солдаты, которым красные стреляли в спину, деловито вооружались, подхватывая оружие у мёртвых и сноровисто обшаривая неподвижные тела.

…Да, это была гвардия. Молчаливые, с совершенно мёртвыми глазами люди, забывшие, что такое страх или нерешительность. Петя Ниткин аж закрестился, едва столкнувшись взглядом с немолодым уже офицером, с формы которого были с мясом сорваны погоны.

— Кто командует? — громко воззвал вдруг немолодой уже гвардеец, деловито закидывая на плечо винтовку, взятую у погибшего красного бойца.

— Я, прапорщик Солонов, александровский полк, первая Его Величества рота! — Фёдор сам не знал, как это вырвалось. Ему ли командовать седыми офицерами, капитанами и полковниками гвардии, что по меркам армейским — уже генералы?

Однако немолодой гвардеец только кивнул.

— Рядовой фон Краузе, бывший полковник Лейб-гвардии Преображенского полка. Какие будут приказания, господин прапорщик?

Некогда было выяснять, почему полковник-преображенец вдруг объявил себя рядовым.

— Нас отрезали от главных сил. Необходимо восстановить связь. Два броневика мы подорвали, теперь пробиться будет легче…

Гвардеец снова кивнул.

— Так точно, господин прапорщик. Разрешите выполнять?

— Выполняйте, — сказал Фёдор, чувствуя, что сходит с ума. — Только… господин полковник, отчего же…

— Нет больше полковника, — перебил фон Краузе. — Был — да весь вышел, господин прапорщик.

И он чётко, словно на плацу, сделал поворот «кру-гом!».

…Красных они оттеснили. Не опрокинули, не погнали, но оттеснили. От Курского вокзала подходили и александровцы, второй батальон, и дроздовцы. Откуда-то издалека доносились взрывы, с юга, от Павелецкого вокзала, пробивались корниловцы; а им вслед торопились новые эшелоны и бронепоезда Добровольческой армии.

На подступах к Москве им пришлось несколько задержаться — когда расставленные батареи красных начали накрывать поезда на главном ходу, пришлось останавливаться и брать артиллеристов «на штык». Пехотное прикрытие у батарей этих, конечно, изначально присутствовало — всё-таки на местах распоряжались кадровые офицеры старой армии, — но вот настрой у этого прикрытия изменился очень и очень сильно.

Так бывает. Вроде бы всё хорошо у армии — сражается за народную власть, за свободу, за «землю — крестьянам», а «заводы — рабочим», и числом огромна, и пополнения никто не считает, и офицеры-военспецы стараются, кто за страх, кто за совесть, но стараются, и почти уже рухнул прогнивший царский режим, и уже вот-вот Южная революционная армия возьмёт в железное кольцо последнее убежище сбежавшего царя — город Елисаветинск, и вдруг…

Полгода Красная армия отступала и отступала. Попытки атаковать заканчивались катастрофами — сперва юзовской, затем миллеровской. А беляки берут город за городом, прорывают рубеж за рубежом, и вот они уже в Москве, словно неостановимый морской прилив.

Только, в отличие от прилива, сами они не уйдут.

И если рабочие дружины и национальные части, особенно эстонские и латышские, сражались упорно, хотя зачастую не слишком умело, то старые пехотные полки мало-помалу утрачивали «классовую ярость», а то и вовсе вспоминали, что дома у них тоже полным-полно неотложных дел.