Смута. Том 2

Александровцы погнали растерявшихся волынцев; те, оставшись без командира, беспорядочно отхлынули прочь, за университетский сад.

Со стороны вокзала вдруг резко усилилась стрельба, без передыха била артиллерия.

Этого не знали ни Фёдор Солонов, ни даже всеведущий Пётр Ниткин, но следом за бронепоездами александровцев от Купянска на Харьков шли и шли эшелоны Добровольческой армии. Даже Келлер, «последний рыцарь Империи», и тот согласился посадить одну свою дивизию в вагоны.

Но их опередили корниловцы. Дивизия Лавра Георгиевича Корнилова, 1-я пехотная офицерская, уже заслужившая прозвище «Стальной», была переброшена поездами сразу же за александровцами и, едва успев разгрузиться, вступила в бой с продвигавшимися к вокзалу застрельщиками волынцев.

Это был уже не передовой полк, рассеявшийся широким охватом по Харькову; это была целая дивизия, хоть и понёсшая потери, но более чем боеспособная.

Волынцам ничего не оставалось, как отходить в пока ещё свободном северном направлении.

Своего командира они лишились.

Нифонтов-старший по-прежнему пытался вытащить наган, и Севка Воротников осторожно, но твёрдо забрал оружие.

— Не надо, Пал Николаич. Христом Богом вас молю, не надо! О семействе подумайте, о супружнице вашей, о Марии Владиславовне! Что она без вас делать станет? А дочка, Софья Пална, она-то как?.. Нет, незачем стреляться! А мы вас перевяжем, в госпиталь свезём…

— Севка, это же красный. Красный командир, начдив, петлицы не видишь, что ли?

— Кха, кха, кхы! — заходился в кашле Нифонтов. — Воротников… ну, контра… ну, погоди…

— Погожу, погожу, Пал Николаич, и вы погодите. Вот поправитесь, тогда мне всё и выскажете. Даже на дуэль вызвать сможете. На пистолетах. «Стволы Лепажа роковые», помните?

Говоря всё это, Севка на самом деле сноровисто и ловко перебинтовал раненого. Встал, оглянулся на друзей.

— В госпиталь его надо. К нам, в «Единую Россiю», там же была операционная…

— А что по этому поводу Две Мишени скажет? Противник уже разгромлен, бой закончен? — хмуро бросил Фёдор.

— Две Мишени скажет, — раздалось вдруг, — что прапорщик Воротников совершенно прав. Раз уж Господь отвел пулю, пусть судьбу пленного государь решает.

Фёдор прикусил язык. Вот же нечистый под руку толкнул, точно!..

Константин Сергеевич Аристов приближался к ним, поддерживаемый госпожой Шульц, китель надет внаброску, рана перевязана.

— У нас, господа, целая коллекция уже, — бледно усмехнулся командир александровцев. — Товарищ Шубников в карцере сидит, грустит. Ну, а этот…

— Господин полковник, это же Костьки Нифонтова батька!.. — всплеснул руками Воротников. — Ну как же не спасти-то его?!

Две Мишени вдруг остро и проницательно взглянул на Фёдора.

«Понял, кто стрелял», — мелькнуло у Солонова.

— Ты его спасешь, Ворот, а он тебя при первой возможности к стенке, — пожал плечами Бобровский.

— Отставить споры! — Две Мишени сделал движение, слишком резкое при его ране, и поморщился. Ирина Ивановна тревожно взглянула на него, обхватила плотнее. — Господин Солонов, возглавьте разведчиков. Господин Бобровский, установите связь с главными силами, Лавр Георгиевич должен сейчас как раз разворачиваться в районе вокзала. Господин Ниткин, возьмите на себя наведение порядка в этом вертепе. — Аристов махнул себе за спину, где оставалось здание ЧК. — Нам ещё вести следствие о содеянном ими…

— А вы, Константин Сергеевич, проследуете со мной, дабы врач осмотрел бы и вас, вместе с пленным, — прервала его Ирина Ивановна. — Всеволод, не могли бы вы мне помочь?

— Так точно, госпожа препо… то есть…

Госпожа «препо…» улыбнулась.

— Вы, господа прапорщики, ещё не закончили как следует курса русской словесности, не забывайте об этом.

…К утру Харьков был полностью в руках Добровольческой армии. Бои стихли. «Рабочие дивизии» частично разбежались, частично попали в плен; регулярные части красных отошли от города на север, но в относительном порядке отходил только «полк комиссара Жадова», как его называли. Волынцы, лишившись командира и начальников батальонов, хаотично двигались вдоль тракта на Курск, их преследовала конница графа Фёдора Келлера. С вокзала ушли серо-зелёные туши бронепоездов, по их следам катились воинские эшелоны — вперёд, только вперёд, на север!

Александровскому полку дали два дня отдыха. Хотя, конечно, что это был за отдых!.. Не на перинах нежились, а наводили порядок.

А ещё — встречали гостей.

Разместился полк в университетских аудиториях, дело было привычное — побросали шинели на пол, вот и постель готова.

— Так только в молодые годы и можно, — ворчал полковник Чернявин, начальник штаба. Впрочем, сам он, едва голова коснулась вещмешка, захрапел, да так, что стёкла тряслись.

Вечером следующего дня, когда полк строился на поверку, когда появился перед ними Две Мишени (встреченный яростным и радостным «ура!» — рана командира оказалась небольшой), со стороны Сумской улицы вдруг мелькнуло светлое девичье платье, нарядное, праздничное — словно весенний цветок, распустившийся на поле серых солдатских шинелей да чёрной, словно свежая зябь[5], формы александровцев.