Смута. Том 2

Сбежал, подумал Боков. Что ж, может, он не так уж и неправ.

– Старший артиллерист на месте?

– Так точно!

– Военспец?

Боец кивнул.

– Караул снимаю, – распорядился Боков. – Веди к нему, товарищ боец.

Старшего артиллериста они нашли на центральном посте. Форма Красной армии, но выправка и вид «старорежимные» – сразу видно, военспец.

– Какие будут приказания, товарищ заместитель?

Смотрит мрачно, отметил Боков, видно, всё уже знает, но людей своих не бросает, хорошо.

– Форт готов открыть огонь?

– Обижаете, товарищ Боков, – усмехнулся артиллерист (небось в старой армии штабс-капитаном был, подумал замнаркома, для подполковника слишком молод, даже для капитана). – Форт в полной боевой готовности. Он же новенький, с иголочки. В четырнадцатом только закончена постройка.

– Прекрасно. Объявляйте боевую тревогу. Расчёты – к орудиям!

– Так в кого ж стрелять-то? – вдруг совсем не по-военному спросил артиллерист.

Боков набрал воздуха, затаил на миг дыхание – старая, ещё заводская привычка перед ответственным прохождением резца, когда требовалось снять ничтожные доли дюйма с заготовки.

– Предатели дела революции пытаются бежать из Петербурга на кораблях Балтийского флота, загрузив их похищенными у трудового народа ценностями. Понимаю, что остановить их вы едва ли сможете, но всё-таки…

– Балтийский флот уходит? – понимающе усмехнулся артиллерист. – Что ж, ожидаемо, ожидаемо. Нас с вами оставляют, а сами…

– Корабли жалко, – вдруг вырвалось у Бокова. – Красивые такие. Я же помню, как их на воду спускали, тот же «Севастополь»…

– И мне жалко, – очень серьёзно кивнул артиллерист. – Но… мы откроем огонь, товарищ замнаркома. Только что же дальше?

– Дальше? А дальше с поляками воевать будем, – как о чём-то само собой разумеющемся ответил Боков. – Или русских людей наших ляхам отдадим в рабство? Или немчуре поганой?

Что-то дрогнуло в лице артиллериста. Он выпрямился, резко вскинул ладонь к виску:

– Не отдадим! Ни за что не отдадим!

– Вот если Троцкий их, людей наших, ляхам сдал, а царь освобождать станет – я за царя, – твёрдо вымолвил Боков.

Артиллерист печально кивнул.

– Эх. А не боитесь, Тимофей Степанович, что их величество-то нас с вами… того… быстро и высоко?

– Не боюсь. Милости царской искать не стану. Но и Россию врагам не продам. И с теми, кто её продаёт, мне не по пути. Впрочем, хватит лясы точить. Я знаю, они вот-вот двинутся…

На «Красной Горке», совсем недавно введённом в строй форте, имелось восемь двенадцатидюймовых орудий: четыре отдельных, за бетонными брустверами, и ещё четыре в двух башнях. Именно они и изрыгнули разом хищную стаю снарядов; на дистанции в тридцать семь кабельтов «Красная Горка» добилась накрытия со второго залпа – по щитам там успели пострелять достаточно.

Боков с тяжёлым сердцем глядел, как над «Севастополем» взметнулся исполинский султан чёрного дыма.

Однако он ещё не знал, что сумел натворить этот снаряд…

Рязанская губерния, 20-е числа июля

Отряд Михаила Жадова беспрепятственно достиг Рязани, однако стало уже ясно, что дело красных проиграно. Белые заняли Москву, на правом своём фланге вступили в Царицын, откуда красные полки просто ушли.

Армия Егорова, наступавшая на Елец, оказалась словно в пустоте. Вроде и противник есть, а стрелять как будто и не в кого. Крутятся «белоказаки» перед фронтом, да и только. Мало-помалу начались сперва перемирия, чтобы вынести раненых, а пока выносили, стали менять одно на другое, другое на третье. Потом и вовсе сговариваться стали, мол, на окраине деревеньки Малые Петухи с утра «сходимся», кому чем надо, поменяемся. У казаков имелись и хлеб, и сало, и махорка, а вот у красных бойцов зачастую на обмен шло «прилипшее к рукам» во время «реквизиций и экспроприаций».

Солдаты двух армий сходились, закинув винтовки за плечи стволами вниз, менялись, толковали – словно бы и не резались друг с другом насмерть считаные недели назад. Говорили, что, дескать, земля теперь будет их, пахарей, мобилизованные крестьянские парни из-под Ярославля или Нижнего удивлялись, что казаки, оказывается, тоже пашут и сеют, а не только лишь «нагайками трудовой народ разгоняют».

В общем, стояли если и не ко всеобщему удовольствию, то, во всяком случае, это было лучше, чем бежать со штыками наперевес прямо сквозь ураганный огонь.

И ещё толковали равно и красные, и белые, что хорошо бы домой, к семьям, к жёнам да невестам, к старикам-родителям, кого покоить надо, и вроде как все победили – народу трудовому свобода вышла, а и царь-государь, как ни крути, возвращается.

Михаил Жадов глядел на всё это, аки Иван-крестьянский сын на Чудо-юдо у Калинова моста, но сделать уже ничего не мог. И ведь дошёл, довёл отряд, на зубах дотащил; Яков Апфельберг поправляется, вставать даже начал; сердце, конечно, болит по-прежнему, даже хуже стало – как пришли к своим, не требовалось каждый день думать, что да как, но так на то оно и сердце. Болело и болеть будет, и неведомо, излечится ли когда?..

Александр Егоров, командующий наступавшими войсками красных, штабс-капитан «старой армии», на Жадова только рукой махнул.