Смутное время

Шведскому главнокомандующему не было тогда еще 27 лет. Он был сын побочной дочери Иоанна III, Софии Гюльденгельм, и Понтуса Делагарди, французского протестанта, эмигрировавшего в Швецию и прославившегося в правление предыдущих королей в войнах с Россией и с Польшей. Уже в это время Яков Делагарди отличался необычайными для своих лет военными дарованиями и благородным характером. Его военный талант особенно развернулся впоследствии на полях битв в Германии при Густаве-Адольфе, который пожаловал его в графы. Яков Делагарди был единственным человеком, удостоившимся графского титула в царствование этого короля. Русский полководец, который был моложе на несколько лет своего шведского товарища, казалось, принадлежал к тому же героическому типу людей, как и Делагарди. При прекрасной наружности, он обладал мужественной и воинственной осанкой. Его портрет, сохранившийся в Архангельском соборе, не дает представления об этом. Насмешливое прозвище («Скопа»), данное одному из его предков по этой линии Шуйских, означает хищную птицу из породы орлов. Отец Михаила Василий при царе Феодоре вместе со всеми своими родственниками подвергся опале. Его сын, может быть, не совсем заслуживал того восторга, который он возбуждал в течение своего кратковременного поприща в своих современниках, и того восхищения, которое вызывает еще и теперь воспоминание о нем. Его характер, поскольку он обнаружился в событиях, с которыми связана память о Михаиле Шуйском, вовсе не из тех, которые неизменно вызывают похвалу. Его нравственному облику не достает законченности и рельефности, отличающих обыкновенно великие исторические личности. Некоторые черты, известные из его жизни, рисуют перед нами только силуэт с мягкими и неясными контурами, в поведении его можно уловить иногда что-то двуличное, даже отталкивающее. Незадолго еще перед тем, пользуясь выгодным положением, он принял от Дмитрия I польскую должность мечника, и не забыта еще та подробность, как был вверен его чести меч, и как, в критический момент, он исчез вместе с меченосцем. В сущности, Михаил Васильевич был, по всей видимости, человеком своей эпохи и своей среды, может быть, более даровитым, чем большинство его ровни, но во многих отношениях разделявшим их страсти и слабости и их пороки. Надо думать, что именно этому в значительной мере он обязан своей огромной славой в народе. Великим человеком, конечно, он не был. Впрочем, если у него и имелись к тому дарования, «он не успел им стать», по выражение поэта.

В Новгороде, в предприятии, правда, очень трудном, он имел посредственный успех. Город его принял хорошо, потому что искони был хорошо расположен к его дому. Но в Пскове, к которому он потом тоже обратился за помощью, прося у него денег и людей, он довольно неблагоразумно взбудоражил осиное гнездо. Со времени покорения Пскова Москвою господствующим элементом тут был элемент демократический. Он жил в вечной вражде с местной знатью в лице богатых купцов. При присоединении Пскова к Москве всего больше пострадали «лучшие люди»: последние Рюриковичи применяли к ним широко систему «огульного вывода», стараясь покарать или устранить их. Что же касается «меньших людей», то они, оставшись господами в городе, в ту пору, естественно, стали в ряды мятежников. Требования Скопина лишь побудили их к открытому возмущению, а когда до них дошло известие о заключении договора со Швецией, то, по выражению летописца, «народ зашатался, словно пьяный человек».

Мы должны, однако, отметить то обстоятельство, что этот республиканский, вольный древний город, заключая в темницу воеводу Шуйского, Петра Никитича Шереметева, и открывая свои ворота перед воеводой самозванца, Ф. Плещеевым, и увлекая затем за собой в восстание два соседние города, Ивангород и Орешек, не обнаружил никаких сепаратистских стремлений: он просто менял царя, и на этом пути он оставался верен себе до конца. «Собиратели земли русской» достаточно-таки успешно поработали над этой областью, присоединенной сравнительно недавно.