Смысл безразличен. Тело бесцельно. Эссе и речи о литературе, искусстве, театре, моде и о себе

А. Б.:

Елинек человек очень сложный, но и вполне доброжелательный. Эта ситуация, с одной стороны, очень личная, Елинек не любит массы народа, она чувствует себя в толпе не очень хорошо. Но с другой стороны, она выступала несколько лет назад, когда в Русском культурном институте в Вене представляли перевод «Пианистки». Она согласилась на то, от чего отказывалась много лет подряд, — устроить публичное чтение. Она читала оригинал, я читал перевод. Причем она оделась как Эрика Кохут — в черную тафтяную юбку и белую блузку пианистки. Она живет в масс-медиальном обществе и использует ситуацию — нарочно или нет? — как средство раскрутки своих книг. Кто читал ее книги? Мало кто (если сравнить с авторами «мировых бестселлеров»). Но все знали (по крайней мере, в течение недели-двух, пока это было «информационным поводом»), что Елинек не поехала получать Нобелевскую премию. Все газеты и телеканалы об этом вещали. Правда, многие не знают, что во время вручения премии происходило еще два события. Вечером в Вене на огромном экране у Бургтеатра демонстрировалась запись — Елинек читает Нобелевскую речь. А сама Елинек в посольстве Швеции в Вене играла на рояле для узкого круга своих друзей, в том числе исполняла и песенку «Морская разбойница Дженни». Ей, как видите, свойственно и некоторое окололитературное хулиганство, элемент игры.

Корр.:

Хулиганство, характерное скорее для писателя-мужчины?

А. Б.:

Женщина, мужчина, какая разница? Да хоть кенгуру! Лишь бы книга была настоящая. Главное — творческая личность. Разделение писателей на гомосексуалистов или «постколониалистов» (есть и такой раздел литературы — «постколониальная») — не более чем условность, составление каталожных карточек. Это попытка создать типы литературных канонов. Вот в этом ящичке — самые гениальные писатели из афроамериканцев штата Миннесота. А тут — поэты-лауреаты восьмого района города Вены. Парциализация литературы также характерна для общества сытого, потому что это общество распадается на сферы потребления. Производитель и продавец должны четко определять группу спроса.

Корр.:

Такое положение вещей убьет литературу или только изуродует?

А. Б.: Один из моих молодых коллег-русистов на недавней дискуссии о преподавании литературы в вузе сказал: литература в 2010 году умрет. И обосновал, по каким причинам. Он считает, что процесс парциализации литературы, ее консумизации, превращения в чистый продукт потребления все убыстряется и доведет литературу до логического конца, когда она проиграет масс-медиальным средствам. Но я думаю, что это все-таки не так. По очень лапидарной причине. В любой ситуации есть то, что я называю «остатком человеческого». Нерастворимым, неистребимым. Всегда в какой-то момент человеку наевшемуся, напившемуся, отлежавшемуся начинает чего-то не хватать. Многие искусствоведы, исследующие истоки искусства, считают, что искусство возникло не из прагматических соображений, а из Kunsttrieb. Trieb — это слово фрейдовское, обозначающее импульс, комплекс сотворения, «искусствования». Почему народ пишет на заборе свои имена и рисует рисунки? Простое хулиганство? А любители граффити, которые раскрашивают стены из распылителей? В этом смысле литература так же живет. «И сам к бумаге тянется рука», — как писал пародист Александр Иванов. Посмотрите, интернет сейчас забит материалами самого разного рода. Другой вопрос — переродится ли литература в интернет-тексты, ведь тогда она действительно профиль литературы потеряет. Литература — это кроме всего прочего Kunst, а, как говорят немцы, Kunst kommt vom Koennen, то есть искусство возникает от умения, от изощренности, от выделки материала. Интернет в этом смысле поощряет потерю контроля. Раньше искусством считалось то, что признано таковым самим автором и некоторой публикой. Потом это определение скукожилось, и стало достаточно признания автора со стороны самого автора и еще хотя бы одного человека. А сейчас — достаточно признания самим автором себя как автора. Проблема довольно широкая, но не забывайте, что всякий конец — это только начало. В любом случае, переводчики художественной литературы без работы не останутся.