Смысл всей жизни (СИ)

Одним неуловимым движением монстр перевернул ее на живот, и крайне грязно, низменно вцепившись в тазовую косточку, приподнял ей попку. Монстр не стал больше ждать, одним махом вторгаясь в призывно изогнутое тело. Тонкий сладкий всхлип вырвал из него яростный рев, и он еще грубее надавил на ее талию, еще сильнее выгибая, еще глубже вдавливаясь пахом и всей скомкавшейся душой.

Но он сумел услышать выкрик.

Неумолимое «еще» разрешило чудовищу продолжать.

Больше не было поцелуев.

Не было нежности.

Был лишь страшный оскал и жутковатый хрип яростно вколачивающегося тела в безвольно вскрикивающую жертву, подбадривающую его резкие интенсивные толчки крупной дрожью. Были лишь до синих пятен стиснутые пальцы на прозрачной коже и звериный вой. Монстр довольно скалился перекосившийся улыбкой, с нескрываемым удовольствием созерцая бьющее под ним в агонии похоти тельце. И двигался, не давая ни малейшей передышки той, что снова и снова бесновалась под ним, ногтями срывая лоскуты плоти в бесполезных попытках оторвать от себя его руки.

Новые «еще» все-таки заставили монстра отпустить ее. Но на краткий миг.

В ту же секунду он уже рванул ее за плечи, поднимая на колени. Прижатые к груди острые лопатки укололи, а запрокинутая на его плечо голова удерживалась за горло жестким захватом.

— Моя! Моя! — неразборчиво хрипел Рен, снова цепляясь одной рукой за ее таз.

От вонзенных в беззащитное горло зубов Элиста невольно дернулась.

— Не сбежишь! — прокаркал принц, начиная снова неистово вбиваться.

У нее все смешалось в голове. Невообразимые волны дикого наслаждения переплетались с болью от его пальцев на бедре и саднящими укусами. Нехватка воздуха остро гармонировала с влажным языком, гуляющим по плечам и шее. Полузадушенная, Элиста все пыталась вдохнуть чуть побольше воздуха, но ее держали слишком плотно, слишком тесно. Запертой в клетке рук Элисте было позволено лишь царапать его каменные мышцы, на голом инстинкте пытаясь высвободиться. Растянутая изнутри, но сжатая в комок снаружи, она чувствовала себя огромным сгустком обнаженных нервов. Собственная кровь стекала по каплям из царапин и укусов, выжигала дорожки, размазываясь и смешиваясь с потом, но уже было все равно, что эти же бурые разводы украшают ее плечи, грудь и даже бедра. Смешиваясь с ее же соками. Было плевать, что белоснежная обивка диванчика безнадежно испачкана и его кровью тоже, набухающей крупными шариками из растерзанных предплечий. Мужчина в ней двигался очень грубо, размашисто показывая свое превосходство. Мужчина в ней почти насиловал, но задворками сознания Элиста хотела еще больше, еще сильнее.

Ей было мало.

В очередной раз утопая в колком удовольствии, она вдруг ощутила нечто очень странное.

Словно в ее голове присутствовал кто-то еще кроме нее.

И не просто обворачивал ее в кокон необузданного вожделения и похоти, но и стискивал со всех сторон безраздельной многотонной яростью и клеткой бесконечного, невыразимого счастья. Настоящего счастья, что никак нельзя было облечь в слова. Того счастья, что разрывало на части, высекая искры света, напрочь выжигало сознание.

Первый Рыцарь, беснуясь в своем безумии, сам не понял, что успел смешать два разума. Он был внутри нее не только физически, но и ментально, неосознанно сметая и разбивая в труху выставленные барьеры.

Элиста чувствовала себя же его ртом, его пальцами, его членом.

Одна цельная кожа на двоих.

Все сокрытое было выпяченным наружу.

Они стали одним целым.

Неделимым.

Ничто не могло их разделить, сломить. Ничто и никто в тот момент не смог бы заставить их распасться на отдельные половинки одного целого.

Она словно сама себя держала за горло, будто сама же и вылизывала свои укусы. Сама вталкивала в свой рот свой раскаленный язык и хозяйничала там, одновременно с тугой оттяжкой ввинчиваясь в себя же до болезненности, до умопомрачения чувствительным органом. На целую бесконечность спасительная теснота благословляла их до следующего движения общими бедрами и одного на двоих хрипа и стона. Элиста стала его зубами, его закатившимися глазами. Его мраком, перемешанным с безумием. Монстр самодовольно заурчал, обхватывая ее ментальные ноги своим хвостом. Откуда в их единении взялось это чудовище, она даже и задумываться не стала.

Если он здесь, с ними, в одном клубке, значит, здесь ему и место.

После никто из них не выл и не рычал.

Не стонал или безвольно плакал от счастья.

Две до страшной упругости натянутых пружины тел сосредоточились на общих эмоциях, двойных чувствах. Две на излом напряженные струны, слитые в одно целое, две души, переплетенные в неразбиваемый клубок, что забыли, как нужно дышать воздухом, но дышали друг другом, деля один жар единения целую вечность.

Изливаясь в свое же тело, Рен жадно глотал поделенный на двоих круговорот волн высвобождения, и чувствуя, как затухает его сознание, позволил себе обессилено упасть рядом с половиной своей души. И сквозь темноту небытия он так и не понял, что натворил.

Рен отключился, оставив обнаженным разум женщины под своим боком. Без защиты, без барьеров.

Без ничего.