Сначала Россия, потом Тибет

Воцарилась приятная дружеская атмосфера. Когда открылись иллюминаторы, стало прохладнее, шум уменьшился, поскольку двигатели были установлены сзади, на крыльях, мягкие кожаные сиденья позволяли передвигаться свободнее. Снаружи, на фоне лазурного Средиземного моря, лежавшего внизу на расстоянии ста пятидесяти метров, сверкали белизной крылья, а поплавки под ними походили на огромных серебристых рыб, случайно выловленных из глубины. Время от времени радист присылал нам сообщения: справа — Эльба, слева — Ливорно. В назначенное время мы пролетели над Остией, сделав круг в честь базы гидросамолетов, где разглядели машины «Дорнье-Вал»[288], стоящие каждая в маленьком доке. Согласно расписанию мы должны были там пообедать, но спускаться на мелководье небезопасно. Тогда механик приготовил типичный итальянский обед из ветчины, салями, курицы, свежих булочек, сыра, соленых грибов, нектаринов и вина. Всё это мы ели с оловянных подносов, которые выдвигались из спинок кресел, как подставки для молитвенников. Нам дали две вилки, три стакана и одну чашку. Поступило ещё одно сообщение: пилот спрашивал, не хотелось бы нам пролететь над Везувием и заглянуть в кратер. Конечно, хотелось. Но когда показался Неаполитанский залив, вершину горы заволокло облаком. В золотистом блеске послеполуденного южного солнца город и прилегающие к нему территории, протянувшиеся на пятьдесят километров вдоль берега, представляли собой великолепную панораму. Мы пролетели между островом Искья и материком, над Позиллипо[289]

и по спирали спустились к гавани. Нас встретили новые чиновники. Таможенный контроль прошли быстро. В автобусе говорили о Муссолини, называя его «мистер Смит», а об удовольствиях Капри — в еще более загадочных выражениях[290]. Приняв ванну в отеле «Эксельсиор», я отправился за пределы Позиллипо и съехал с шоссе на дорогу с односторонним движением, огороженную высокими глинобитными стенами виноградников. Она привела к воротам, за которыми ряды старательно политых гвоздик свидетельствовали о решимости англичанина унести дом с собой[291]

. П.[292], преисполненный несметных классических знаний, стоял на подъездной дорожке, одетый только в жилет и брюки. Здесь была скала, подобная многим поблизости, где Вергилий[293]

написал «Энеиду», а там дворец Лукулла[294], его расписные комнаты всё еще целы, дальше — туннель[295]

, ведущий к той же главной дороге, который Сеян[296], министр Тиберия[297], прорубил в скале, вместо того чтобы воспользоваться другой, по которой неохотно согласился ехать мой таксист. Современным итальянцам приходится это терпеть, поскольку туннель является национальным памятником, и поэтому ему позволено прийти в упадок. Решив искупаться, мы разделись и по другим туннелям и ступеням, выбитым в камне, спустились со скалы, на которой стоит вилла, к морю. Словно вернувшись домой, я плавал по бурлящим водам Средиземного моря с легкостью, о которой забыл за два года отсутствия. Мы сорвали со скалы жирного морского ежа, которого садовник позже опознал как самку. На ужин подавали блюда из морепродуктов и домашнее вино из садовых плодов. Здесь Муссолини называли «мистер Джонс». Брат П.[298], служивший тогда в Военно-воздушных силах, сказал, что перед приездом в Италию он получил строгие инструкции не разговаривать ни с кем из сотрудников соответствующей итальянской службы и не допускать, чтобы разговаривали с ним, опасаясь, что его обвинят в шпионаже. Потом мы сидели и смотрели на залив, на полукруг дрожащих в темноте желтых звезд. Высоко в небе парила неподвижная комета. Это был Везувий: железная дорога изображала хвост кометы, а обсерватория — тело. Вспомнив о своих обязательствах перед «Дейли экспресс», я поспешил вернуться и наконец укатил в повозке, запряженной пони, миниатюрным коричневым Пегасом, который совершенно не обращал внимания на овраги, зиявшие на каждом повороте. На главной дороге ждал трамвай, который отвез меня обратно в отель. В номере я засиделся до часу ночи, сочиняя статью, и встал в пять, чтобы ее напечатать.