— Нет, не надо, — сказал Монд, видя, что Мари уже привстала из-за стола. — Городецкий по какой-то своей давней, должно быть российской еще, привычке записал в тот день всю беседу нашу на пленку, сделал нужный монтаж и, так сказать, «квинтэссенцию» обсуждения положил мне на стол. Я хочу тебе дать послушать всего лишь один небольшой фрагмент. Вот отсюда, я приготовил.
Монд слегка повернулся в кресле и нажал кнопку портативного магнитофона, стоящего на отдельном столике. В библиотеку сразу вошли знакомые голоса, порождая полный эффект присутствия.
ГОЛОС ВАЦЛАВА: …Тут приходит письмо: «Господин Бертье…» и так далее… Здесь, пожалуй, и вправду сбесишься. Говорят, есть мужья, что в подобных случаях сдвигают рогами горы! Ну а наш, значит, взял винтовку, прямиком — на чердак, да и положил обоих!
ГОЛОС АНДРЕЯ: А при этом еще сгоряча и собачку Марфи!
ГОЛОС ВАЦЛАВА: Да, все правильно — и собачку… А чему ты удивляешься? Ревность — страшная штука. Будь погода получше, пролетай над ним, скажем, какой-нибудь вертолет в то время, он бы в сердцах, глядишь, еще и пилота хлопнул!
ГОЛОС МОНДА: Не хотите ли вы этим, Вацлав, сказать, что в то утро Бертье заранее был как бы запрограммирован на поражение всякой подвижной цели, попадающей в его поле зрения?
ГОЛОС ВАЦЛАВА: Именно это я и хочу сказать, мистер Монд. А вот как и чем именно был он запрограммирован, это нам и предстоит выяснить…
ГОЛОС МОНДА: Хорошо, что вы сами к этому подошли, друзья…
Монд опять повернулся в кресле, нажал кнопку, и магнитофон умолк.
— Ну, что скажешь? — спросил он затем у дочери, видя, с какой серьезностью Мари отнеслась к прослушиванию.
— Удивительно, — сказала Мари, — насколько все же пленка эффективней, чем стенограмма. Почему-то именно сейчас я представила себе на минуту, что Бертье — действительно биоробот. Если кто-то и впрямь запрограммировал все его поступки заранее, то почему бы и самоубийство не заложить в программу его действий в качестве последней акции?
— Вот именно! — с жаром воскликнул Монд. — Ведь в таком случае многие — нелогичные с виду — шаги Бертье могут найти свое объяснение.
Мари только вздохнула.
— Но ведь все-таки, все-таки, — сказала она. — Не находишь ли ты, отец, что пока для всех нас это все же только гипотеза, пусть даже и достаточно смелая?
— Нахожу, — сказал Монд. — И при этом еще учитываю тот прискорбный факт, что с принятием этой гипотезы отсутствие всякого мотива убийства еще более осложняет дело. Но уж тут я останусь верен себе: ведь любая гипотеза — это все же научное предположение. Так что не будем ни отчаиваться, ни забегать вперед.
— Что же ты предлагаешь?
— Я показывал твой реферат Андрею. У него родилась совершенно шальная мысль: подобрать к реферату — только не удивляйся, — некоторое количество иллюстраций.
— Иллюстраций? — невольно переспросила Мари.
— Да, и весьма конкретных… Так что сорок минут назад, — глянул Монд на часы, — в Штаты вылетел со специальным заданием лейтенант Комингз, человек, состоящий при Доулинге для таких вот разовых ответственных поручений. Сэм клянется, что этот Комингз из таких парней, что способны, когда надо, выудить хоть луну, отраженную в глубине колодца. Так что ждем… А тебя, Мари, я прошу еще какое-то время поработать с компьютером. Тема та же — модификация поведения.
— Но объект теперь, — начала Мари, — не абстрактная личность, а Жан Бертье. Я тебя правильно поняла, отец?
— Ты меня правильно поняла, Мари.
Глава десятая
Прозрения Арбо
Пригородные коттеджи, отступавшие на восток от владений Бэдфулов, на первый взгляд казались похожими друг на друга — двухэтажные, расположенные в глубине участков, закрытые деревьями, типичные для людей среднего, но устойчивого достатка. Но это было поверхностное впечатление. На самом деле каждый из них имел свои особенности, иногда более, иногда менее примечательные, то есть как бы свое лицо.