Снайпер должен стрелять

Вы бросили здесь фразу о раздвоении личности, — продолжал Хьюз, — вам виднее, вы психиатр. Замечу, о том же у нас шла речь, когда, скорее всего по моей инициативе, мы, не веря в официальную версию, пытались понять, что может собой представлять Бертье. И тогда ваше мнение интересовало нас чрезвычайно. Вы же обрушили на нас гору медицинских терминов, желая, видимо, подчеркнуть наше психиатрическое невежество. Сделать это, конечно же, вам не составляло труда. Но желание понять, что же такое раздвоение личности, — осталось. Говорят, поставить вопрос — значит наполовину уже на него ответить. Естественно, каждый отвечает на него в меру своих возможностей. Зачем же предъявлять претензии Эрделюаку? Удовлетвори вы тогда наше любопытство, и мысль о двойном портрете, скорее всего, не пришла бы ему в голову. Но она ему пришла, и Ник нашел ответ, по-моему, блестящий.

Чем больше говорил Хьюз, тем больше менялось настроение присутствующих. Мари, явно одобряя то, что он говорил, продолжала внимательно наблюдать за доктором. Вера, не столько понимавшая, что происходит, сколько всем своим существом чувствовавшая наэлектризованность атмосферы, жаждала одного — возвращения той дружественности, которая всегда согревала ее, и кивала головой почти на каждое слово Хьюза, не замечая, какие взгляды бросает на нее Хестер. Арбо по-прежнему сидел вжавшись в кресло, но выражение его лица изменилось. На смену потерянности пришла упрямая решительность. Взгляд его перебегал с портрета на доктора и словно заражался ненавистью, которая искала повода проявить себя. Николь, будто в засаду, отошла в сторону, готовая в любой момент броситься на защиту художника. Сам Эрделюак, скрестив руки на груди и опустив голову, казалось, дремал и едва ли слышал, что говорил Хьюз. Доктор, не чувствуя поддержки даже со стороны жены, зло смотрел на журналиста, обращавшегося прежде всего к нему, понимая — чем дольше он говорит, тем большую поддержку получает со стороны остальных.

— Довольно, Хьюз, — прервал он журналиста, — я не нуждаюсь в ваших разъяснениях, хотя кому-то они могут показаться очень интересными. На самом же деле все это пустые слова. Вообразите, что Арбо начал бы вдруг слагать любовные гимны Николь и демонстрировать их в виде сюрпризов, я не уверен, что это обязательно бы понравилось Эрделюаку, которого, скажу еще раз, в данном случае я не понимаю. Наши с ним отношения не давали повода для столь оскорбительной выходки.

— Боже мой, Джонатан, как ты можешь так говорить! — взмолилась Вера.

— Помолчи, — одернул ее доктор, и она сжалась под его взглядом, став вдруг похожей на ту, вторую женщину, словно сошедшую с двойного портрета.

Хестер сделал шаг в ее сторону, и Мари показалось, что вот сейчас он поднимет Веру и они уйдут.

— Боюсь, виновата во всем я, — быстро сказала она и встала между доктором и Верой. — Это я заморочила голову Эрделюаку рассказами об одном американском психиатре, которому, похоже, удалось создать что-то вроде биоробота, очень похожего на нашего Бертье. Монд специально ездил в Бостон, помогая распутывать эту странную историю, связанную с жутким преступлением.

— Очень интересно! — Хьюз, севший было в кресло, вскочил. — Тебе не стыдно, Мари? То, что я должен был узнать первым, я узнаю последним. А ты, Ник, почему ты мне ничего не рассказал? Подумать только — биоробот! Любая редакция отдала бы за такую информацию все на свете!

— Успокойся, Хьюз, — сказала Мари, — с Ником я делилась не фактами, а эмоциями. Придет время, и я тебе все расскажу.

— Ловлю тебя на слове.

— Я не желаю больше слушать вашу праздную болтовню, — заявил доктор. — Вам, мистер Эрделюак, я предлагаю следующее: или уничтожить портрет, или отдать его мне. Платить за него я не могу, — с вашей стороны это выглядело бы как вымогательство. Вот мое последнее слово. В противном случае — между нами все кончено. Вера, мы уходим.

Растерянная женщина покорно поднялась, и они ушли.

У любого художника бывает пора мучительных сомнений. Закончив двойной портрет Веры, Эрделюак сидел около него до утра, снова и снова проверяя себя, зная, что уже не имеет права прикоснуться к нему кистью. Надо было так вглядеться в него, чтобы признать, принять все до штриха. Необходимость отчуждения от законченного полотна давно осознавалась им как профессиональная болезнь. Одно полотно держало его около себя дольше, другое меньше. Двойной портрет Веры Хестер не отпускал его. Николь, заглянув в мастерскую, увидев портрет и сидящего перед ним Ника, молча взяла стул и села рядом. Эрделюак обнял ее, чуть притянул к себе. Так и сидели они, чувствуя тепло друг друга, не в силах отвести глаз от портрета.