Снайпер должен стрелять

— Ах, мадам, вот особнячок, который послужил бы прекрасным фоном для вас! — И он кивнул на респектабельный кирпичный коттедж, окруженный зеленью. На фронтоне, выходящем на улицу, красовалась причудливая мозаика.

Тут впервые за сегодняшний тяжкий день Силена Стилл негромко рассмеялась, но ее смех был горьким.

— Вы почти угадали, — сказала она, легонько коснувшись ладонью правой руки инспектора.

— Почти? — удивился Инклав.

— Да, почти, — сказала Силена Стилл. — Удивительно то, что ключи от этого дома находятся в моей сумочке.

— Поразительно, — еще более удивился Инклав. — Очевидно, интуиция — это все-таки свойство всех настоящих сыщиков. Если вы мне к тому же сейчас расскажете, что именно в этом доме живет ваш престарелый дядюшка…

— Все гораздо проще, — улыбнулась Силена Стилл. — Тут живет один молодой оболтус, у которого я обязалась вести хозяйство. Трижды в неделю — в понедельник, среду и пятницу — я прихожу сюда к трем часам, забиваю холодильник, кое-что готовлю, и к восьми часам я практически уже свободна. Этот заработок позволяет мне остальные дни недели полностью посвящать себе. Не особо обременительно, и от дома всего несколько автобусных остановок… Будьте любезны, вон там, за аптекой, сразу направо, и мы приехали…

Инклав повернул с Рейн-стрит направо, и вскоре они были на месте, возле дома Силены Стилл.

Брезентовый сверток, в котором находились останки любимой собачки Марфи, он перенес в сарай, посетовал, что сегодня среда и, значит, Силена вынуждена будет вскоре уйти по своим делам, отказался от чашечки кофе, но зато тут же получил приглашение на ужин. Заодно пообещал, как только освободится, помочь похоронить собачку.

Говоря короче, срочный вызов Доулинга, связанный с распоряжением возвращаться к Бэдфулам, все испортил.

Вот поэтому Инклав и ехал сейчас из лаборатории в столь минорном настроении, поругивая про себя свою неустроенную жизнь, а заодно и в целом весь белый свет. И, как бы по контрасту, вспоминал порой многообещающую и в то же время почти беспомощную улыбку Силены Стилл.

Интересно, чем она так притягивала его? Да ничем особенным. Хотя, возможно, как раз вот этой своей беспомощностью…

Проезжая по Рейн-стрит, он вдруг вспомнил о коттедже, ключи от которого находились в сумочке миссис Стилл. Вскоре справа показался фронтон, украшенный цветной мозаикой. Инклав бросил взгляд на приборный щиток: часы показывали пятнадцать двадцать пять. Инспектор живо представил себе Силену, которая, несомненно, возится сейчас на кухне и готовит еду оболтусу… Интересно, почему она так выразилась? Надо будет как-нибудь найти повод и заехать взглянуть, что за парень.

Этот повод представился — и при этом гораздо раньше, чем инспектор предполагал. Поравнявшись с воротами, он сбавил немного ход, глянул на незашторенные окна довольно большой веранды в некоторой надежде, что там мелькнет сейчас силуэт миссис Стилл, и в ту же секунду услышал пронзительный женский вопль. Это был не крик, а именно длинный звенящий вопль, истерический смысл которого моментально дошел до Инклава. Так вопят лишь однажды — на слепом и холодном пороге Вечности.

Резко затормозив и едва успев заглушить мотор, Инклав выскочил из машины, ногой распахнул калитку и вдруг снова услышал этот высокий, почти звериный крик боли. Фанерованную входную дверь, закрытую изнутри на ключ, он снес одним ударом плеча, как бы даже не заметив этого, и уже с расстегнутой кобурой оказался в небольшом хорошо освещенном холле. Шум, какое-то движение угадывалось за второй дверью слева, открытой настежь. С пистолетом наготове Инклав остановился у косяка и увидел мечущуюся по комнате Силену Стилл.

— Нет, нет, нет! — закричала она, увидав инспектора и, очевидно, не сразу узнав его. А когда узнала, закрыла лицо руками, упала в первое попавшееся кресло и разрыдалась.

Инклав сунул пистолет в кобуру и шагнул в комнату.

Первое, что ему бросилось в глаза, — это были бесформенные останки телефонного аппарата, разбитого, по-видимому, мощным ударом об пол. Черные пластмассовые осколки устилали всю гладь паркета — от покрытого чесучовой скатертью обеденного стола до широкой пестрой тахты, что стояла от входа справа. На тахте лежал молодой мужчина, по виду лет не более двадцати пяти, очень крепкий, в спортивном сером костюме, но с лицом того самого характерного цвета, который ни за что бы не смог обмануть инспектора. Даже беглого взгляда на это сухое, почти алебастровое лицо было вполне достаточно, чтобы сразу увидеть — мужчина мертв. Правая рука была вытянута вдоль тела, левая немного свисала на пол. В изголовье, на матовой светлой тумбочке, стояла откупоренная бутылка бордо, на четверть опорожненная. Рядом с тахтой, на потертом зеленом коврике, валялся золотистый пустой бокальчик и тут же — крохотный пузырек, с круглой блестящей пробкой.