Снайперы

Когда первого фрица я убила, вернулась, ко мне пришел журналист, хотел взять интервью. Чего уж говорила – я не знаю, но я ни в этот день, ни на следующий ни есть, ни пить не могла. Я знала, что он фашист, что они напали на нашу страну, они убивали, жгли, вешали наших, но все-таки это человек. Такое состояние что… Второго когда убила, тоже было ужасное состояние. Почему? Потому, что я же в оптический прицел его видела: молодой офицер. Он смотрел, вроде, на меня, и я вдруг его убила. Но это же человек! В общем, состояние ужасное. А потом уже чувства как-то притупились. Убивала – вроде так и положено. Освобождали Варшаву. Город большой. Винтовки у нас – да, но еще и автоматы. Гранат уже не по 2, а по 5. Вот мы освобождали каждую квартиру, каждый подвал, каждый чердак. Освободили.

Вы, фактически, как автоматчик участвовали?

Да-да. Тут уже как автоматчик, тут наше снайперское умение не действовало. Потому что, во-первых, как? Пока будешь целиться – меня уже не будет. Так что тут мы как автоматчики. Были случаи: посмотришь в прицел, ага, там, вроде, несколько немцев. Бросишь гранату, вроде, дело сделал. В общем, освободив Варшаву, мы пошли дальше.

Когда форсировали мы Вислу, там какая-то была высота. Нас, девушек, и еще человек 5–7 ребят оставили держать эту высоту, а наша часть шла дальше, гнала фашистов. И нам пришлось два дня ее держать. Ночью немцы старались взять «языка». Если бы знали, кто перед ними, конечно, они бы нас растоптали. Но они не узнали. Мы не допустили этого. Отбивали атаки, я даже стреляла из противотанкового ружья и пулемета. Отдача у него очень сильная. Здесь тоже не пришлось из винтовки стрелять, только иногда использовала ее прицел для наблюдения. Мы высотку эту удержали, а потом наши подошли.

У вас какой был – ручной или станковый?

Максим обыкновенный. Тогда, по-моему других-то и не было.

Вас учили стрелять из него?

Нет, мы уже боевые. Мы все могли сами. А потом, все-таки у нас зрение, у нас навык. Мы же снайперскую школу кончали. Там только один мальчик погиб. Он сидел такой грустный, наверное, чувствовал, что погибнет – к амбразуре не подходит, к пулемету не подходит. Он сидел, сидел, и все… Как его убило, я не знаю. Наверное дернулся. Бывает так, что человек чувствует, что он погибнет.

Может быть, какие-то случаи поподробнее можете рассказать?

Как убивала? Это ужасно. Не надо. Я говорю, мы лежали с Ольгой на расстоянии вытянутой руки. Говорили тихо потому, что перед нами недалеко был немец. Они же все прослушивают. У них охранение организовано было лучше все-таки. Мы старались не шевелиться, потихонечку сказать что-то, выследить. До того все затечет! Допустим, я говорю: «Оля, я». Она уже знает – она этого не будет убивать. После выстрела я только помогаю ей наблюдать. Говорю, допустим: «Вон за тем домом, вон за тем кустом», она уже знает куда смотреть. По очереди стреляли. Днем мы обязательно лежали на позиции, ночью приходили, и уходили ночью. Каждый день. Без выходных.

Вот вы говорите, что винтовку нельзя было подвинуть?

Ни в коем случае!

А как же она лежала? Просто уперта в плечо?

Уперта в плечо и у тебя обязательно палец на спуске. Потому что в любое время можешь нажать. Сектор обстрела 800 метров. И вот смотришь, смотришь – вдруг появится цель. Когда цель попадает в перекрестье, тогда я стреляю. То есть цель сама «подходит» под выстрел. Ну и, конечно, пристреляно это место.

Был случай, мы очищали лес. Конец войны, солдат мало, конечно. Снайперов послали опять с автоматами, но винтовки всегда при нас. С одной стороны мы, а с другой – наши разведчики. И вот мы шли друг на друга и забирали в плен, кто там попадался. Я тут отпустила мальчика. Такой он был заморыш, а у меня брат маленький, тоже такой примерно. Я пожалела его – не убила, и не взяла в плен, хотя конечно не должна была этого делать. Не знаю, может, потом его кто и убил или взял в плен, но я его не тронула.

Еще был случай, когда мы освобождали Дойч-Кроны, есть город такой. Этот город находился в лесу. Мы его, вроде, освободили. Взяли много пленных. Идем дальше. Вдруг нас догоняют и говорят: «Город опять занят немцами». Мы их разогнали, а они из леса опять вошли в этот город. Пришлось второй раз его брать. Но мы тут уже никого не щадили – до того разозлились. Мы тут много поубивали, очень. Война есть война. Было такое дело.