— Ну, про психа. Что будто это не приезжий детей забрал, а из местных кто. Все немного напряглись… Меня бабка тоже тогда из города отправила. Потом все окончательно развалилось, молодежь поразъехалась… Короче, детей в Чагинске мало.
— Но библиотеку не закрыли.
— Три раза пытались. Зинка вроде как отстояла… А это что?
Аглая указала на капот «восьмерки».
— Следы присосок. Здесь электричество откачивали.
Аглая вгляделась внимательнее.
— Ну да, похоже…
От сыра гниют кишки. Пропагандировать питание сыром могут лишь исключительно подлые люди.
— Садись, — я открыл дверцу.
Аглая села в машину, я устроился за рулем, запустил двигатель, поехали на Новый мост.
— Ты, между прочим, назвал меня малолетней дурой, — сказала Аглая.
Мы вырулили на Советскую.
— А ты меня, кажется… говнописателем, — сказал я. — И алкоголиком.
— Я была неправа. А дура — это точно.
У Аглаи сделалось очень печальное выражение лица.
— Ну, ты была недалека от истины, надо признать. «Пчелиный хлеб» меня прикончил. Первая книга в столь юном возрасте… Дальше тишина. Пробовал еще про зомби… но они оказались слишком живучими. Одним словом, классическая история одноразового писателя, ничего не поделаешь, такое случается достаточно часто.
Повернули на Набережную.
— А у меня тоже классическая одноразовая история, — сказала Аглая. — Настолько одноразовая, что рассказывать неинтересно. Неоригинальная история.
Ее бывший любил сыр.
— Жизнь всегда неоригинальна, — заметил я. — В молодости это страшно, и ты изо всех сил сопротивляешься, хочешь выделиться, но с годами… одним словом, постепенно успокаиваешься. И смотришь на мир… иначе.
Мимо бывшего военного городка. Пять трехэтажек, две пятиэтажки. Заросшие гаражи.
— То есть литературой ты больше… не занимаешься?
— Занимаюсь. Но теперь я по издательской части. Издатель — это поумневший писатель.
— Ты издатель?
Я вдруг обнадежился, что сейчас Аглая попросит издать ее поэтический сборник, я издам, устрою презентацию…
Но Аглая ничего не сказала.
— У нас там есть такой поэт Иван Уланов, детские стихи сочиняет, так я издал две его книжки.
— Ого! И про что стихи?
Съехали на бетонку.
— Про Дросю Ку, — ответил я. — Это такой сквозной персонаж всех его произведений. Есть еще Котик Жо, Тушканчик Хохо, другие герои… Утконос Кирилл…
Аглая слушала не реагируя.
— Одна книга «Как я ходил в планетарий» называется, другая — «Взбучка в пути», примерно так…
— «Взбучка в пути»?! — очнулась Аглая. — Это заслуживает… А ты помнишь хоть что-нибудь?
— Там такая… саркастическая поэзия для разных возрастов… Необязательная, разумеется, в духе ленинградского авангарда восьмидесятых.
Из-за поворота показался Новый мост.
— Вроде: «С утра проснулась Дрося, проснулся Котик Жо, поели ананасов, давай играть в пти-жо».
Аглая рассмеялась.
— Это неплохо, — сказала она. — То есть это так плохо, что даже неплохо. Но никакой не авангард. И этот… Уланов популярен в Краснодарском крае?
— Пожалуй, да. Его дважды били. На съезде кондитеров, ну и сварщики еще.
— Поэта били сварщики? — удивилась Аглая.
— Это не такая уж редкая ситуация, — сказал я. — В жизни сварщики довольно часто бьют поэтов…
В небе над Новым мостом колыхался синий мираж, из перегретого влажного воздуха выступала то ли скала, то ли небоскреб сложной формы, то ли исполинское дерево, подпирающее эфирную твердь.
— И за что они его? — спросила Аглая.
— За высокое звучание гражданственной лиры, — ответил я.
Аглая хихикнула.
— Нет, конечно, за слабоумие. Уланов поспорил с мужиками, что за десять минут сочинит стихи про их нелегкий труд. И сочинил.
— Представляю…
— Ну да. Надо признать, за дело всекли, Ваня, случается, краев не видит. Примерно так…
— Понятно-понятно, — оборвала Аглая. — Это плохо, за такое надо бить!
— Так и сделали.
Я остановил машину метров за сто до моста, хотелось взойти на него пешком, как раньше.
— Новый мост, — с выражением произнес я. — Построен в тысяча девятьсот восемьдесят лохматом году как дублер мосту имени Районного исполнительного комитета. Новый мост представляет из себя стандартную конструкцию, о которой сказать совершенно нечего.
— Через него даже невест не таскают, — сказала Аглая. — Он несчастливым считается.
— Почему?
— Не знаю…
Мы направились к мосту. Признаться, на секунду у меня промелькнула мысль подхватить Аглаю, но я подумал, что это будет глупо.
Новый мост не изменился, разве что перила покрасили в синий, я точно помнил, что раньше они были коричневыми. Сам Ингирь здесь обмелел, прежде я никогда не видел с моста дна, сейчас же река разделилась на два рукава, между которыми намыло отмель, успевшую порасти кустарником.
— Обожала в детстве плевать с моста, — сказала Аглая.