Снег Энцелада

На полу лежал шарик из золотистой фольги. Шарик из золотой фольги… Я вспомнил. Шарик. Фольга от шампанского. Подобрал. Спрятал в чемодан. Надо сходить на почту…

Я выпил еще лечебного лимонада и кое-как вышел во двор.

Велосипед действительно стоял возле калитки. Новый, с мужской рамой, дорожный, не «Ласточка», Снаткина — главный потребитель велосипедов в Чагинске. Нога не сгибалась, но я попробовал сделать несколько шагов. Опирался на правую, левую используя в качестве костыля. Неудобно. Плюнул и взял велосипед.

Я вышел на улицу, держа велосипед за руль. Казалось, что со всех домов смотрят на меня как на законченного идиота, да пусть смотрят.

До почты я добирался долго, шагал, опираясь на руль, стараясь держаться поближе к забору; я не встретил никого вплоть до Вокзальной площади, на ней заметил женщину, когда встречаешь женщину на площади, она всегда занята: продает цветы или носки, ждет автобуса или поезда, тащит сумки или прогуливает собаку. Эта женщина больше всего напоминала собачницу, увидев меня, скрылась в вокзале. Мне захотелось пойти, узнать, куда она хочет ехать, но я отправился на почту. Велосипед оставил у стены, вряд ли кто посмеет взять вещь Снаткиной.

Никого и холодно. Тут всегда холодно, я помню, даже в самые жаркие дни. Здесь любили валяться собаки, летом от жары, зимой от мороза, их никто не выгонял. Сейчас собак никаких не осталось. В Чагинске не осталось собак, ушли, собрались утром, ушли вдоль железной дороги, я видел, как одна уходит ночью по берегу.

На окне были намалеваны снеговик и новогодний бегемот в красном шарфе, на прилавке лежали макароны, синие модели почтовых автомобилей и почтальонов, дешевая тушенка, пачки сахара, газеты, подсолнечное масло; почтальона за прилавком не наблюдалось, почта была безжизненна. Сургучом и шпагатом не пахло.

— Эй, — сказал я.

В глубинах почты громыхнуло и послышались расторопные шаги, весьма необычные — почтальон приближалась на каблуках, я слышал, как набойки цокают по кафелю, а потом вдруг в зал вошла средних размеров девушка в жилетке и в бурках, бурки при ходьбе и издавали отчего-то цокающие звуки.

Я допрыгал до прилавка, заметил за стеклом серую соломенную лошадь и расписного глиняного налима.

Посторонняя девушка Соня, судя по бейджу.

— Здравствуйте, мне…

— Квитанцию, пожалуйста, — почтальон протянула руку.

Лет тридцать. На почте десять, собрала коллекцию открыток и канцтоваров, приобрела ослабленное зрение.

— Так нет квитанции. Таисия Павловна за пенсией приходила, сказала, что мне посылка…

— Таисия Павловна?

— Снаткина.

— Вы знаете Снаткину? — почтальон оживилась.

И посмотрела на меня, на ногу.

— Это вас Снаткина? — спросила она.

— Нет, я с моста упал. А у Снаткиной я живу… Я гидролог.

— У ней же писатели живут.

Почтальон разглядывала меня без интереса.

— Я маринист, — сказал я.

Девушка сочувственно вздохнула.

— Мы маринисты, — уточнил я и добавил: — Пишем обычно про воду, про океаны, моря, плотины, водохранилища.

— Писатели про воду? — скептически нахмурилась девушка.

— Да. Как Новиков-Прибой.

— Забавно… А у вас точно посылка?

— Снаткина сказала, что посылка.

— Давайте паспорт, посмотрю.

Я предъявил паспорт. Почтальон стала вбивать в компьютер, долго смотрела в экран, хмурилась.

— Система висит… не работает… Схожу поискать.

— Я возьму тушенку, — пообещал я.

Сунул руку в карман, достал деньги.

В кармане было еще что-то. Конверт. Сложенный пополам, стандартный конверт.

Я сразу понял.

— И газету, — добавил я.

Почтальон выдала тушенку и газету, отправилась искать посылку.

Я остался один. Сел в кресло. Желтое бакелитовое кресло, отполированное практически до зеркального состояния; значительная часть моего детства прошла в таких креслах на станции Данилов, однажды в ожидании поезда я провел в таком кресле шестнадцать часов.

Конверт.

Видимо, Аглая принесла мне письмо утром. Заглянула в окно, увидела, что я лежу на полу, осторожно залезла, сунула письмо в карман куртки. Зачем писать письмо? Хотела поговорить, но не получилось. Телефон не работает. Я сам хотел поговорить, но каждый день не получалось, они меня отвлекали, лезли, лезли… Отличная идея — письмо. Я тоже напишу ей письмо и подкину… Куда-нибудь подкину. Дождусь, пока Надежда Денисовна отправится в ЗАГС, и тоже залезу в окно.

Я вскрыл конверт. Два листа. Почерк. Почерк всегда похож на человека, хороший почерк. В буквах «у» и «д» завитушки, уверенный. Я стал читать, «привет, Виктор…».

Я дочитал, свернул письмо, спрятал в карман.

Почтовая девушка не возвращалась, на старых электронных часах дрожали зеленые цифры. Девушка отсутствовала скоро полчаса. Я сидел и ждал. Никуда не хотелось.

Что-то не так.

С этим письмом было что-то не так. Я упустил… Недлинное письмо.

Я снова достал конверт.

— Молодой человек!

Я вздрогнул.

— Молодой человек! — позвала почтальон.

— Да…

— Не нашла, — вздохнула девушка. — Я тут недавно работаю, а компьютер виснет… Приходите завтра. Может, компьютер заработает… Да! Завтра Елена Константиновна зайдет, она в почте лучше разбирается. Что с вами?

— Тушенка хорошая? — спросил я.

— Нет, — честно ответила девушка.