Снег на кедрах

За три часа до ужина в дверь комнатки Имада постучали. На пороге стояла стайка ребят с Сан-Пьедро; они принесли с собой инструменты и куски древесины. Ребята вызвались сколотить для Фудзико и ее дочерей все необходимое: полки, комод, стулья. В ребятах Фудзико признала сыновей из фермерских семей Танака, Кадо, Мацуи, Миямото. Она поблагодарила их, сказав, что все эти вещи оказались бы очень кстати, и ребята взялись за дело. Устроившись с подветренной стороны барака, они измеряли, отрезали, отпиливали, а ветер тем временем все дул. Миямото Кабуо прибивал кронштейны, а Фудзико сидела на раскладушке, сложив руки, спрятав за спину письмо от мальчишки-хакудзина.

– У пищеблока валяются листы жести, – сказал Кабуо. – Можно закрыть ими дыры в полу – выйдет лучше, чем с толем.

– Толь рваться… вот так… – ответила Фудзико, переходя на английский, на котором говорил Кабуо. – И совсем не помогать против холода.

Кабуо кивнул и продолжил работу, споро орудуя молотком.

– Как твоя семья? – спросила у парня Фудзико. – Как мать, отец? Как все?

– Отец болен, – ответил Кабуо. – Никак не привыкнет к этой пище.

Он замолчал, доставая из кармана следующий гвоздь.

– А вы как? – спросил он. – Как вы все тут поживаете?

– Все в песке, – ответила Фудзико. – Едим его.

В этот момент дверь открылась и вошла Хацуэ с покрасневшим на холоде лицом, стаскивая покрывавший голову шарф. Кабуо на время оставил работу, гладя, как она тряхнула головой, высвобождая волосы.

– Привет, – поздоровался он с ней.

Хацуэ еще раз тряхнула головой, собрала волосы и откинула на спину, приглаживая. Сунув руки в карманы пальто, она села рядом с матерью.

– Привет, – ответила она Кабуо, ничего больше не говоря.

Мать с дочерью молчали. Кабуо мастерил, сидя спиной к ним, на корточках, тихонько постукивая молотком. Вошел еще один парень, внося только что распиленные сосновые доски. Кабуо разложил доски по кронштейнам и проверил нивелиром.

– Ровные, – объявил он. – Хорошо лягут. Вы уж извините, что лучше не получилось.

– Полки просто отличные, – похвалила Фудзико. – Спасибо вам всем.

– Мы сколотим вам шесть стульев, – сказал Кабуо, глядя теперь на Хацуэ. – А еще сделаем два комода и обеденный стол. Через несколько дней все будет готово.

– Огромное вам спасибо, – поблагодарила ребят Фудзико.

– Рады были помочь, – ответил Кабуо. – Нам это запросто.

Все еще с молотком в руке, он улыбнулся Хацуэ, и она опустила глаза. Кабуо сунул молоток в петлю у пояса и подобрал нивелир с мерной лентой.

– Всего хорошего, миссис Имада, – сказал он. – Пока, Хацуэ.

– Еще раз большое спасибо, – ответила Фудзико. – Ты нам очень помог.

Когда дверь за Кабуо закрылась, Фудзико достала из-за спины письмо и сунула Хацуэ.

– Вот! – гневно выпалила она. – Как ты могла так лгать?! Как ты могла, Хацуэ?!

Фудзико хотела поговорить с дочерью тут же, немедленно, но вдруг поняла, что гнев ее так велик, что может помешать сказать дочери те самые, нужные слова.

– Ты больше не напишешь этому мальчишке и не получишь писем от него, – сурово сказала Фудзико, стоя на пороге.

Хацуэ сидела с письмом в руке; глаза ее наполнялись слезами.

– Прости меня, – сказала Хацуэ. – Прости, мама. Я сознательно обманывала тебя.

– Если бы только меня, Хацуэ, – ответила мать дочери по-японски. – Ты ведь и себя обманула.

И Фудзико вышла на улицу, где дул ветер. Она дошла до почты и предупредила, что с этого дня всю корреспонденцию на имя Имада будет забирать сама. И пусть ее не отдают никому другому.

В тот день Фудзико сидела в столовой и писала письмо, адресованное родителям Исмаила Чэмберса. Она рассказала им о дуплистом дереве в лесу и о том, как Исмаилу и Хацуэ удавалось годами скрывать правду ото всех. Она пересказала родителям содержание письма их сына к ее дочери. Дочь, писала Фудзико, больше не напишет Исмаилу никогда. Что бы там между ними ни было, теперь все кончено, и она приносит извинения за дочь. Она надеется, их сын поймет и выкинет мысли о Хацуэ из головы. Фудзико писала, что они были всего-навсего детьми, а дети часто совершают глупости. И все же оба виноваты в случившемся, оба должны разобраться в себе и поступить по совести. Нет ничего дурного в том, что кому-то кто-то нравится, писала Фудзико, или в том, что кто-то принимает свои чувства за любовь. Дурное в том, чтобы таить эти чувства от близких. Она надеется, что родители Исмаила поймут ее. Она не хочет, чтобы ее дочь и их сын продолжали общаться. Она ясно дала понять об этом своей дочери и попросила ее не писать больше их сыну и не читать его писем. Фудзико написала Чэмберсам, что ей нравится их семья и она относится с большим уважением к «Сан-Пьедро ревью», которую они выпускают. Всей семье она желает только хорошего.