Снег на Рейне

– Боже! Что это вы читаете? – Лев Маркович неодобрительно пожевал губами.

– Это такая религия, сай-ен-то-ло-гия, – по слогам, чтобы понятнее было пожилому человеку, произнесла Лилька.

Лев Маркович отличался энциклопедическими знаниями.

– С чего вдруг вас заинтересовала эта лабуда?

Лилька засмеялась облегчённо, услышав такой вердикт.

– Почему лабуда? Вы знаете что-то о них?

– Вы, конечно, можете спорить со старым Львом Марковичем, кричать, что я говорю сущую ерунду, но вы сильно удивитесь, деточка моя! Я всё ещё немножечко в уме, что бы вы себе там ни думали! Ещё бы мне их не знать! – Лев Маркович неодобрительно покачал головой. – Вам таки сильно повезло, что вы не понимаете – как! Послушайте старого еврея! Этот Хаббард был ещё тот типус! – гроссмейстер начал рассказ, словно подступая к разбору шахматной партии и радуясь, что есть повод в очередной раз блеснуть эрудицией. – Он был писатель-фантаст. В подмётки Азимову, Кларку или Саймаку не годился, но за его еврейский ум я отвечаю!

Лилька вновь рассмеялась.

– Да! Не смейтесь, душа моя! У него точно в роду были евреи. Писал он это, писал, а потом придумал, как из этого всего можно сделать деньги. И дело пошло…

Лильке, в её непонятной ситуации, было как бальзам на душу послушать умного человека, да ещё и с врождённым чувством юмора, особым, замешанным на мудрости тысячелетий (не зря же водил их по пустыне Моисей!), быстром уме, остром языке и необычном этом еврейском говорке.

За шахматной доской тем временем между честолюбивыми учениками внезапно произошла рокировка. Послышались звуки оплеух, стук и треск, затем последовали пинки ногами враждующих сторон. Близнецы звучно и с явным удовольствием обменивались тумаками.

– Кирстен! – обратился шахматист к «старшей» (на пять минут), как она сама о себе говорила.

На том краю затихли.

– Предупреждаю! За неспортивное поведение буду штрафовать! Пятьдесят пфеннигов зa раз. Поняли? – проверил он.

– Всё ясно. Поняли! – раздалось с того конца.

– А почему так много? – заныл Торстен, который всегда первый начинал ссору.

– Разговорчики в строю! – гаркнул Лев Маркович и озорно подмигнул Лильке. – Встречаются в Одессе давние знакомые. «Добренького утречка, Абрам Соломонович! Это ваши дети с вами?» Абрам Соломонович: «Тю! А где вы видите детей? Это ж разве дети? Это – сволочи!..»

Лилька и раньше слышала этот анекдот, но ей он казался не грубым, а, наоборот, ужасно смешным и скорее выстраданным и осознанным, как извечное непонимание отцов и детей, как сама жизнь этого народа, полная гонений, истребления и унижений, хотя униженными оказывались в конечном итоге сами же гонители… Через две минуты Лилька совершенно забыла, что ему за восемьдесят, что нос его был крючковатым, соответственно характерным описаниям внешности иудея, и в углу комнаты стояла клюшка, которую он при появлении столь молодой и очаровательной особы быстренько отставил в сторону. Общение с девушками молодит. Глаза Льва Марковича горели. Это были глаза мальчишки. Когда он увлечённо рассказывал что-то, то немножко напоминал Эйнштейна. Вот сейчас дурашливо высунет язык! Пожалуй, Лилька тоже могла бы пасть очередной «жертвой» его красноречия – будь он чуть помоложе и не люби так вареники своей Оксаны Петровны.

– А мне нравится Брэдбери… – продолжила прерванный диалог Лилька.

– Ну, это в вас говорит женское, чувствительное. Брэдбери писал жалостливые и меланхолические романы-антиутопии о душе человека, об упадке цивилизации, в которой нельзя иметь и читать книги, о том, как красива наша Земля из космоса, когда ты летишь к ней и через мгновение сгоришь и у тебя возникают вопросы: а что ты сделал хорошего на Земле, кому ты помог, кого ты любил?

– Я тоже люблю этот рассказ, – обрадовалась Лилька. – Точно не помню названия – «Время, вот твой полёт»? Нет. «Калейдоскоп», кажется… Это там космический корабль терпит крушение? Да? – Лилька вопросительно посмотрела на Льва Марковича, ожидая подтверждения, но её собеседник пребывал в глубокой задумчивости, устремив загадочный взор куда-то, видимо размышляя, а может, перебирая в памяти что-то своё…

Лильке вспомнился этот, на её взгляд один из самых сильных, до мурашек по коже в конце, рассказ Брэдбери.

Космонавт неумолимо летел к Земле, и в эти последние часы, оставшиеся перед смертью, размышлял, подводя весьма неутешительные итоги своего земного бытия. В сущности, он не сделал ничего хорошего в жизни, ничего стоящего, ничего… Если бы успеть! Если бы только сделать что-нибудь хорошее, доброе и знать, что СДЕЛАЛ!

– Он думал только об одном – чтобы в этот последний миг кто-нибудь увидел его… Ах, как бы ему этого хотелось! И всё-таки его последняя молитва была услышана, – восторженно подытожила Лилька. – Помните? Как там было? Мальчик на просёлочной дороге увидел падающую звезду и загадал желание. Вы ведь про этот рассказ?