Снег на Рейне

Думаю, что кинематографистам не помешает обратить внимание на этот текст. В нём есть всё для настоящего блокбастера: история, актуальность, много линий, ярко выраженный злодей и, конечно же, в конце торжествует жизнь, а не смерть. Полагаю, в наше сложное и драматичное время такой акцент вовсе не дань традиционному гуманизму, а ключевая парадигма развития художественной и литературной мысли.

Максим Замшев, Главный редактор «Литературной газеты», Председатель МГО Союза писателей России, Член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, Президент Академии поэзии

Уважаемые читатели!

Прежде всего, сердечно благодарю вас за то, что проявили интерес к моему роману. Я постаралась сделать всё, чтобы вам было нескучно, а уж как оно получилось – судить вам! Спасибо тем, кто осилит его до конца, продираясь сквозь хитросплетения сюжета, а также тем, кто, прочитав пару страниц и поняв, что это «долгая песня», просмотрит по диагонали или прочитает только первые строки. Спасибо вам! Хочу также предупредить: не стоит искать сходства событий и персонажей с реальной жизнью – все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

Желаю приятного чтения!

С дружеским приветом, Лариса Кеффель-Наумова

Глава I. Она

…Когда судьба по следу шла за нами,

Как сумасшедший с бритвою в руке.Арсений Тарковский

Мать в очередной раз гладила отцу «выходную» красную рубаху. Была пятница. Отец собирался на гулянку. Мать это знала и не сопротивлялась. Она русская, муж эстонец. Жили они в Тарту. Лилька сидела в углу нахмурившись. Две недели назад ей исполнилось шесть лет. Была она рослой темноволосой девочкой, с зеленоватыми с золотыми крапинками глазами, несколько вытянутыми к вискам, и вздёрнутым вместе с верхней губой носиком. Стандартное платье, купленное на её возраст в детском магазине, всегда выглядело на ней немного коротким, юбка не могла прикрыть чересчур длинные, как у цапли, ножки. Мать всё время надшивала или надвязывала рюшки из другого, более-менее подходящего материала или ниток. Особо выбирать не приходилось.

Отец, когда бывал пьяным, а бывал во хмелю он частенько, орал матери: «Забери своего бастарда! Нагуляла!» Лилька не понимала, кто это такой, бастард, и где мама гуляла. Она была очень похожа на отца – двухметрового великана: эстонская рослая порода и материн тёмный окрас. Мама, наоборот, была небольшого роста, миниатюрная, с тёмными, чуть подвивающимися роскошными волосами, с которыми она не могла совладать, и Лилька каждое утро была свидетельницей мучений матери, собирающей эту роскошную гриву на затылке в хвост. На последнем обороте она не вытаскивала до конца волосы из-под резинки. Получалась такая чудесная причёска – «пальма». Мать перехватывала эту роскошь модной заколкой, и Лильке казалось, что её мама похожа на всех эстонских, польских и других моделей, которых она видела в журналах мод с выкройками, что лежали на журнальном столике в гостиной.

…Мать шила себе и знакомым.

– Мам, мам! – галдела Лилька. – Ты сошьёшь мне принцессино платье? Такое, из розового тюля?

У матери, в этот момент подкалывающей что-то, во рту были булавки.

– Сосью! Сосью! Только остань! – шепелявила мать.

– А когда? – не унималась Лилька.

– Когда за тобой приедет прекрасный принц! – мать наконец выбрала изо рта все булавки.

– А он приедет? – сомневалась Лилька.

– Конечно! – улыбалась мать. – В своё время.

Когда вырастешь…

…Девочка радостно прыгала вокруг матери, которая наконец-то закончила причёсываться.

– А теперь подушись «Красной Москвой»! Ну пожалуйста!

Мать вытаскивала из коробки флакон, присев перед трельяжем, и, томно откинув красивую голову, душилась сама и стеклянной пробкой проводила за ухом и по шее вертевшейся рядом дочки, верещавшей от восторга, вдруг в порыве молодой, искрящейся радости вскакивала – и вдвоём, взявшись за руки, они минуту или две кружились, хохоча до слёз.