Снега былых времен

Ходили мы с Куклиным долго, до самого конца смены: побывали на верхних горизонтах, поднимались туда в клети, по стволу. Отбитая порода, продолжал рассказывать Александр Петрович, подается с верхних на нижний через рудоспуски, на каждом горизонте свой. Шахта рудоспуска внизу, на выходе, разделяется надвое, посему и именуется горняками — «штаны»… Спустились опять на 7-й, пошли в штреки. В одном месте двое бурильщиков углублялись в сторону от основной выработки, грохотали перфораторы. Я попросил подержать перфоратор, ощутил, как он трясет… «Из бригады Хонякина ребята, — сказал Куклин, — разведка, проходят квершлаг… По буру подается вода в шпур, орошает, чтоб пыли меньше глотать. До шестидесятого года бурили всухую, вот когда пылищи-то, вот когда силикозу было… Перфоратор тоже, казалось бы, техника, облегчает, но от него бывает виброболезнь: разрушается кость, болят руки, немеют и мерзнут пальцы. Ничего против пока не придумали…» Наконец — видимо, с мыслью: «Хотел посмотреть Гору, так смотри!» — мой спутник потащил меня в блок. Метров тридцать мы поднимались по восстающему, по вертикальной выработке, лезли по узким крутым деревянным лестничкам до очистного пространства, потом еще метров пятнадцать по осыпающейся под ногами отбитой породе — до самого конца, до той последней стены, которая называется «грудь забоя блока». Здесь уже приходилось сгибаться, ползти почти на четвереньках, высота до кровли была метр с небольшим. Усевшись наверху, Куклин посветил фонариком в стену, выхватывая из темноты нечто коричневато-белое, с темными вкраплениями. Это и была та самая «пологопадающая» жила, о которой упоминал директор Пивоваров. «Крутопадающие блока отрабатывать несложно, — сказал Александр Петрович, — а вот эти… Здесь и так, если изволили заметить, лазить не просто, а вообразите — с перфоратором… В нем, вместе с буром, сорок пять килограммов весу, а вместе с грязью — все пятьдесят… — Он поискал вокруг себя в куче породы, поднял и протянул мне неожиданно тяжелый для своей величины, черный, с матовым графитным блеском обломок. — А вот то, ради чего упираемся: вольфрамит. В руде, которую добываем, содержание самого металла обычно меньше одного процента. Сколько этой руды надо извести!.. А вольфрам в промышленности — основа основ, составная всех твердых сплавов. Золото продадут, алмазы, а вольфрам не продаст никто!.. Ну, пора, к электровозу как раз успеем», — по обыкновению, внезапно прервал себя Александр Петрович и полез из блока, потом опять вниз по лестницам. В последний момент мы подошли к «ожидалке», где горняки собирались к электровозу, втиснулись в один из низких вагончиков, и весь поезд, дребезжа и шатаясь, понесся прочь из Горы. «А вот и сам бригадир проходчиков Хонякин!» — прокричал Александр Петрович, указывая на сидевшего бок о бок со мною горняка. Мы с Хонякиным, знакомясь, пожали друг другу руки. Железные ворота автоматически раздвинулись, поезд вынес нас на поверхность и остановился против ламповой. Здесь, при свете дня, я обнаружил, что моя новенькая спецовка выглядит так, как будто я провел в Горе не несколько часов, а по меньшей мере с год. Посему и под горячий душ я встал вместе со всеми с законным удовольствием… Респиратором я не пользовался и оставил его себе на память. Я люблю собирать вот такие неожиданные вещи, они говорят мне больше, чем обычные, «узаконенные» сувениры: открытки, значки и проч. С Билибинской атомки у меня хранится маленький алюминиевый бочонок конденсатора. Из Мечигменской тундры — обломок оленьего рога, какие во множестве раскиданы в местах бывших пастушьих стоянок… С острова Врангеля — найденный на берегу череп моржонка… С уэленского берега — обыкновенная, серая, в темно-зеленую круговую полоску галька… Кусочек гранита от подножия маяка-памятника Семену Дежневу в Наукане — крайней северо-восточной точке материка. Есть и галька, поднятая там же — северо-восточнее уже быть не может, — на самой границе узкого пляжа под обрывом мыса Дежнева и воды, когда Берингов пролив тих, наката нет, и эта линия почти недвижна…

4