— … С СВКНИИ — ясно! Как привлечь нас? Никто не знает. Я знаю! В институте создана лаборатория генетики рыб. Ростислав Михайлович Викторовский предлагает рекомендации по лососевым. Как организовать промысел с сохранением популяционной структуры стад. Как наладить воспроизводство на рыбоводных заводах. Это тема ГКНТ. Вот такие работы — фундамент. Вот что убедит обком! Не лемминги, не «яйцебыки»… Надо быть ближе к сельскому хозяйству, работать на область. Создать стационары от института по всему Северу…
Да, чувствовалось, что и Мирон подхвачен этой ситуацией. Мне вспомнился Яновский, утверждавший, что, желая поскорей выиграть в сегодняшнем дне, мы неизбежно проигрываем в завтрашнем. Он имел в виду практику хозяйствования. Теперь вроде бы повторялось то же самое, только в отношении науки и с той разницей, что понятие «завтрашнего дня» в науке оборачивалось для практики не ближе чем днем «послезавтрашним». Таким образом, привлекая сейчас науку для скорой пользы сегодняшнего дня, можно было не сомневаться в проигрыше и завтрашнем и послезавтрашнем. Сама же наука в таком случае, если отвлечься от этой образности и перейти на обычный хронометраж, проигрывала, наверное, в следующем веке… И почему это именно ИБПС, благородную научную задачу которого сам же Мирон мне когда-то столь вдохновенно обрисовал, должен быть теперь «ближе к сельскому хозяйству»?! Есть для этого в том же Магадане МЗНИИСХ!.. Но я не стал высказывать все это Мирону. Во-первых, потому что он и сам понимал это еще получше меня, а во-вторых, он вдруг замолк, потом спросил неожиданно:
— Скажи честно, как ты находишь: я очень амортизировался?
По специальности Мирон был врач-психиатр. Поэтому я сказал:
— Есть немножко. В пределах нормы. Как все мы…
— Устал. В Москву хочу, на пенсию. Есть идея — частного психиатра.
Я засмеялся:
— Я в Москве тоже говорю: «Устал. На Север хочу. Литсотрудником в «районку»…»
Из соседней квартиры вышли двое мужчин и полезли с фонарем на чердак — что-то там уже начало отрываться…
Накануне отлета в Билибино вечером я снова зашел к нему — попрощаться. Мирон сварил отличный фасолевый суп с тушенкой, я прихватил бутылочку красного сухого терпкого вина. Был сыр, к чаю Мирон резал лимоны, как деревенская баба нарезает хлеб — толстенными ломтями. С чего-то вдруг мы страшно развеселились, говорили всякий вздор, тут же ему смеялись — словом, как поет Людмила Гурченко, «чушь прекрасную несли». Мирон вспоминал разные случаи из своей врачебной практики, когда еще работал в Москве на «скорой».
— Приезжаю — он бегает с топором по двору. Иду на него, милиционер сзади хоронится — наша милиция, это она уголовников, бандитов с пистолетами не боится, а обыкновенного психа трухает. Думаю: хоть бы что-нибудь в руку взять, бутылка пустая подвернулась. Иду с бутылкой. Он замахнулся, я увернулся, бутылку подставил, он по бутылке топором — хрясь! Я топор поймал, отнял, тащу самого в машину. На заднее сиденье затолкал, сам сверху — «поехали!». А он мне задницу ку… — Мирон заходился в хохоте, и я вместе с ним, — кусает!..
Когда я уходил, Мирон вышел на площадку меня проводить.
Так я его и вспоминал: продевшегося сквозь железную лестницу, с очередной сигаретой в зубах… Позже, вернувшись в Москву и снова припоминая наши разговоры, уже за письменным столом, я все у того же Яновского отыскал: «В целях большей эффективности заселения Севера и труда в северных условиях настоятельно необходимо многократно увеличить темпы комплексного изучения проблем адаптации человека на Севере во всех его аспектах — медицинском, социальном, экономическом — и разработать соответствующие научно-практические рекомендации. Необходимо уже в ближайшее время организовать в различных зонах Севера несколько стационарных комплексных лабораторий по изучению проблем адаптации человека, а при республиканских комитетах по использованию трудовых ресурсов — специальные лаборатории по отбору переселенцев на Север, где бы учитывались не только профессиональные, но и медицинские показания. Видимо, нет нужды доказывать, что окупаемость этих лабораторий в социальном и экономическом плане